Неизбежность распада России

Историк, исследователь и журналист из Санкт-Петербурга Даниил Коцюбинский в своей книге «Глобальный сепаратизм как преодоление «конца истории», или Что таит революция в маске?» пишет:

«В пользу предположения о неизбежности распада Российской Федерации свидетельствует, прежде всего, тот факт, что в историческом плане она продолжает традицию имперской государственности, основы которой были заложены более 500 лет назад.

А это значит, что, помимо внешнеполитических обременений, доставшихся РФ «по наследству» от СССР и Российской империи, Российская Федерация вместе со статусом «государства – продолжателя» унаследовала и те внутренние противоречия, которые на протяжении XX века уже дважды – в 1917 и 1991 гг. – приводили к распаду российского государства.

Самым тяжким среди этих «родовых недугов» является «генетическая» неспособность к полноценной (то есть не только социально-экономической, но и социально-политической) модернизации. Ибо в случае вступления России на этот путь автоматически запускается механизм нагнетания неразрешимого внутриполитического конфликта, обрекающего государство на неизбежный взрыв и разрушение.

Причины такого, в общем, пессимистического положения дел лежат на поверхности.

Московская держава (включая ее «петербургский зигзаг»), изначально была соединена и на протяжении веков скреплялась исключительно «железом и кровью». В 1917–1921 гг. рухнувшую империю воссоздали большевики, которые в течение семи десятилетий удерживали ее в состоянии тоталитарной «заморозки».

После окончательного оформления Российской Федерации как «единого и неделимого» авторитарного государства, то есть начиная с 1993–1994 гг., силовая компонента также стала одним из важнейших инструментов сохранения относительной внутриполитической стабильности державы.

Перед очередным поколением россиян, вступающим в середине второго десятилетия XX века в очередную эпоху реформаторских пертурбаций, встаёт дилемма: «Что выбрать – Родину или Свободу?». А точнее, какую Родину выбрать: единую, неделимую и несвободную – или же свободную, но уменьшившуюся территориально?

Мысль о том, что именно огромная территория, а также этноконфессиональная и региональная разношерстность обрекают Россию на гражданско-политическую скованность и вечное отставание от ведущих мировых держав, активно обсуждалась еще в начале XX века. Из такого рода рассуждений уже тогда с неизбежностью вытекал «еретический», с точки зрения догмата о «единой и неделимой», вывод: о необходимости «расчленения» Великой России на более компактные и хозяйственно самодостаточные образования. С тех пор ситуация только усугубилась.

Так же, как и Советский Союз, Российская Федерация остаётся единственной страной-гигантом, чья столица – самый крупный национальный мегаполис, в несколько раз превышающий размеры любого другого города страны.

Даже авторитарные государства-гиганты, претендующие на историческую долгосрочность, стремятся к некоторому административно-хозяйственному рассредоточению, дабы избежать синдрома «имперской воронки». То есть такого положения дел, когда государственный центр превращается в ненасытного пожирателя всех национальных ресурсов, а остальная страна – в налогово-сырьевую колонию. В этом отношении даже Российская империя и СССР были более перспективными государственными образованиями, нежели РФ. Вот лишь несколько сравнительно-показательных цифр.

К 1917 году соотношение численности населения в крупнейших городах России выглядело так: Санкт-Петербург – 2,3 млн жителей, Москва – 1,8 млн, Киев – около 700 тыс. жителей. В конце 1980-х в Москве проживало более 8,5 млн человек. В Ленинграде в 1988 году был торжественно зарегистрирован 5-миллионный житель.

Таким образом, пропорциональный разрыв между двумя крупнейшими городами увеличился – с 1,3 до 1,7 раза. Население Киева составляло 2,6 млн, то есть, как и до революции, было в 3 с небольшим раза меньшим, чем население столицы.

А вот как выглядит демографический разброс в РФ-2012. Москва – 11,8 млн, Санкт-Петербург – все те же 5 млн чел. Следующий – Новосибирск – не дотягивает даже до 1,5 млн.

Бюджетный разрыв между Москвой и другими крупными городами РФ – еще более контрастен, нежели демографический. Так, в 2012 году бюджет столицы должен превысить 1,7 трлн руб. Казна Санкт-Петербурга «стройнее» почти в 4 раза и «тянет» лишь на 430 млрд руб.

О Новосибирске приходится говорить и вовсе шепотом: 38 млрд руб. – в 45 раз меньше, чем в Москве. Ко всему этому стоит добавить, что огромная часть федерального бюджета России также расходуется в благословенных пределах Садового кольца.

Вследствие всё расширяющегося диаметра «имперской воронки» продолжает неуклонно увеличиваться «децильный коэффициент» межрегиональной дифференциации: богатые (прежде всего, Москва) становятся всё богаче, бедные – все беднее.

На этом фоне, начиная с конца 1990-х гг., происходит неуклонное снижение доли регионов в консолидированном бюджете страны. Особенно резкий скачок вниз (почти на 6%) пришелся на 2001 год, когда Кремль официально приступил к строительству «вертикали власти». Как следствие – начался рост числа дотационных и высокодотационных регионов (согласно данным Счетной палаты, в 2011 году их было 70).

Недотационными сегодня являются всего 13 субъектов РФ: Москва, Санкт-Петербург, Татарстан, Пермский край, Вологодская, Ленинградская, Липецкая, Самарская, Свердловская, Тюменская области, Ненецкий, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа.

Выглядящая комически абсурдной пропорция между «дотационными» и «недотационными» регионами России говорит, разумеется, не о нежелании или неумении населения большинства российских территорий качественно трудиться, но лишь о глобальной неэффективности и несправедливости всего государственного устройства РФ.

Таким образом, сегодня есть более чем серьёзные основания для того, чтобы признать Российскую Федерацию неспособным к нормальному развитию, по сути, смертельно больным хозяйственно-политическим организмом.

Его сердце – город Москва – представляет собой НЕ энергичную мыщцу, равномерно обеспечивающую питанием все части государственного тела, но громадный вздувшийся и продолжающий распухать административно-финансовый пузырь, куда стекаются деньги и люди со всей страны. Что может стать с таким пузырем в весьма обозримом будущем? Вопрос кажется почти риторическим.

Куда двинется Пост-Россия?

Сама страна, то есть, органическая совокупность территорий и живущего на них населения, – разумеется, никуда не исчезнет. Однако полностью изжившие себя «москвоцентричные» векторы общественного развития сменятся новыми.

Спрогнозировать направленность этих векторов несложно. Достаточно просто принять во внимание тот основополагающий факт, что РФ по сей день остается территориально самым крупным государством в мире, занимающим значительную часть евразийского континента и непосредственно примыкающим к трем важнейшим центрам мировой хозяйственно-политической активности: Евросоюзу, Азиатско-Тихоокеанскому региону и зоне НАФТА.

В силу этого логично предположить, что возможная дезинтеграция РФ приведет к тому, что разные группы регионов, ныне входящих в состав России, утратив кремлевскую «скрепу», естественным образом обретут различные геоэкономические векторы эволюции и «притянутся» к вышеупомянутым полюсам мировой экономики.

Пост-Россия, таким образом, как бы «разбредётся» по трём различным направлениям, сохранив, разумеется, свои традиционные межрегиональные связи и продолжая играть свою «метафизическую» роль транзитного коридора между Западом и Востоком.

Тенденция к стихийной переориентации российских регионов с Москвы на новые центры экономического тяготения проявляется уже сегодня. Легче всего это заметить на примере социально-экономического развития Сибири и Дальнего Востока, всё более интегрирующихся с экономиками, трудовыми ресурсами и капиталами стран-соседей.

***
Можно, конечно, оценивать такую перспективу изменения границ как «катастрофу» и всячески пытаться её предотвратить. Но можно попытаться взглянуть в будущее по-иному, понимая, что, в конечном счёте, государства приходят и уходят, а регионы остаются.

И задача, которая стоит перед Россией и перед миром в целом, – не пытаться подлатать исторически обветшалые и давно ползущие по швам государственные формы, а обрести новые, более удобные и современные политические одежды, чтобы дать начало новому витку человеческой истории».

MayDay via Facebook

Состояние полураспада: стоит ли бояться развала страны

Если бы Джулия и Уинстон, герои романа Оруэлла «1984», хотели куда-либо сбежать, бежать бы им было просто некуда. Ведь их мир поделен между тремя огромными, но одинаково тоталитарными государствами: Океанией, Евразией и Остазией. В большинстве антиутопий речь идет о государствах, занявших либо весь мир, либо значительную его часть. И это логично: если устойчивый тоталитарный порядок возникнет, то в государстве большом и сильном. Дальше этот порядок будет распространяться до тех пор, пока не столкнется с ответной силой. Реальность подтверждает: самые жуткие тоталитарные режимы XX века установились в крупных и централизованных странах: Германия, Россия, Китай и т. д. А вот большое, но децентрализованное американское государство оказалось устойчивым к авторитарному вирусу, равно как и маленькая децентрализованная Швейцария.

Тем не менее принято думать, будто бы страна большая и централизованная — это всегда хорошо. Тогда как децентрализация, сепаратизм и сецессия — нечто дурное, архаичное, вредное.

В России эти стереотипы особенно сильны. Чего у нас боятся больше, чем повторения 1917 года и Великой Отечественной войны, вместе взятых? Гипотетического «развала страны». Российские правители входят в пантеон великих, когда оказываются «собирателями земель». И неважно, какой ценой: свой фан-клуб найдется даже у Сталина. А вот допустить потерю территорий — значит подвергнуть себя вечному проклятию. И для предотвращения «развала» оказываются хороши любые средства.

Само выражение «развал страны» похоже на заклинание. Достаточно произнести его, чтобы вызвать благоговейный ужас публики: «Вы что же, хотите развала страны?», «Да это же путь к развалу!» и т. д. Но тем больше поводов подвергнуть эту мантру критическому осмыслению, задав несколько простых вопросов. Почему принято считать, будто централизация — это хорошо? Что такое, вообще, «единство»? В чем оно выражается? И является ли Россия действительно единой страной?

Сецессия — вред или благо?

В 1993 году экономист Ханс Хоппе написал статью под названием «Национализм и сецессия», в которой напомнил о том, что капитализм расцвел в условиях европейской децентрализации: в итальянских городах-государствах, на юге Германии и т. д. Одна только Германия XVII века состояла из сотен независимых политических единиц. Принято считать, будто централизация способствует расширению рынков, снижению препятствий для потока товаров, труда и капитала. Однако Хоппе утверждает, что политическая интеграция (централизация) и экономическая (рыночная) интеграция — это разные вещи, между которыми нет обязательной связи. К примеру, небольшие государства Албания и Швейцария кардинально различаются по уровню экономической интеграции, а большие страны США и СССР обладали еще большими различиями.

Государства, как известно, ничего не производят, а только собирают налоги. Многочисленные европейские страны вынуждены были конкурировать, а следовательно, и проводить относительно либеральную политику: дабы получать от населения богатство, нужное для борьбы. В этой борьбе либеральные страны побеждали нелиберальные и забирали их территории. Этим объясняется то, что промышленный прогресс происходил в централизованных Англии и Франции. Но что происходит, когда государство разрастается до такого размера, что конкуренция перестает его беспокоить? Исчезает сам стимул: теперь уже нет внешних причин, мешающих высасывать из общества все соки. Помешать этому могут лишь внутренние механизмы. Поэтому децентрализованные государства вроде США и Швейцарии куда успешнее в деле ограничения аппетитов своих правительств, чем централизованные вроде Франции, Германии и России. Чем меньше государство, тем меньше у него возможностей следовать политике ограничения торговли. Маленькое государство просто не выживет, обложившись торговыми барьерами. Тогда как большие страны вроде России и Китая могут сами обеспечить себя многими товарами.

Вслед за политической централизацией идет принудительная культурная интеграция: центральные правительства могут открыть границы нараспашку для мигрантов, а затем еще принуждать местных к дружбе и любви при помощи антидискриминационных законов и насильственной десегрегации. Если народ, живущий в отдельном государстве, хочет улучшить свое положение, ему не остается ничего, кроме как перенимать модели поведения более успешных наций. Но в единой централизованной стране принудительная интеграция выравнивает разные культуры по одинаково низкой планке. Проще говоря, можно жить за счет других, оставаясь при этом дикарем.

Из этого всего Хоппе делает вывод, что связь скорее противоположная: политическая централизация ведет к экономической дезинтеграции, а потому он оценивает сепаратистские движения Европы не как архаичные, а, напротив, как прогрессивные. Текст был написан в 1993 году. Впереди еще был подъем централизации Евросоюза, который в итоге постарался зарегулировать все, что только можно. А главным сепаратистом Европы в итоге оказалась Великобритания, решившая выйти из ЕС.

Россия — единая страна?

Россия — страна политически централизованная, насаженная на «вертикаль власти». Но как дело обстоит с экономической интеграцией? К примеру, билет на самолет из Москвы до Екатеринбурга стоит чуть дешевле аналогичного билета до Лондона (притом что лететь на 1000 км меньше). Из Петрозаводска дешевле попасть в Финляндию, чем в Санкт-Петербург. Добраться на Сахалин, Камчатку или в другой медвежий угол нашей необъятной родины — вообще целое приключение. Аналогичным же образом дело обстоит в сфере коммерческих перевозок.

Внутри страны — значит, дорого.

В рейтинге конкурентоспособности Всемирного экономического форума Россия занимает 64-е место в мире по общему качеству инфраструктуры, 123-е — по дорогам, 24-е — по железным дорогам, 75-е — по портам и 77-е — по авиаперевозкам. Интересно, что содержание российских плохих дорог еще и обходится дороже, чем европейских, американских и китайских аналогов.

И так было всегда. Историк Ричард Пайпс в книге «Россия при старом порядке» писал о том, что в XVII веке, когда шведскими и немецкими специалистами было создано регулярное почтовое сообщение, курьеры ползли со средней скоростью 6–7 км в час, а поскольку они к тому же ездили только днем, в хорошее время года они могли проехать в сутки километров 80. Депеша шла из Москвы до какого-нибудь из важнейших окраинных городов 8–12 дней, с городами и селами, лежащими в отдалении от главных дорог, связи практически не было. И это правительственная связь! Для сравнения: гонец Дария в V в. до н. э. передвигался по Царской Дороге со скоростью 380 километров в сутки. Первая железная дорога в США была построена в 1830 году, и связывала она города Балтимор и Огайо, а к 1838 году железные дороги были уже в пяти из шести штатов Новой Англии. Первая железная дорога в России появилась в 1837 году и связывала Санкт-Петербург с Царским селом. В США 1860-х годах протяженность железных дорог составляла более 30 тысяч миль, в России 1891-го — 27 200 километров. Если в США железные дороги строились частными компаниями для частных перевозок, то в России — правительством, для улучшения управляемости и транспортировки войск.

Политически централизованное государство не заинтересовано в создании инфраструктуры, удобной обществу. Перевозка ценного сырья вроде нефти и газа в любом случае себя окупит, а для транспортировки войск нужно не так много путей. В остальном же авторитарные правители обычно не любят, когда подневольные людишки бегают туда-сюда без разрешения: долгое время российские власти старались привязать крестьян к земле. Крестьяне не могли перемещаться без письменного разрешения помещика (церковного иерарха или чиновника — для церковных и государственных крестьян). Подданные СССР долгое время были «приписаны» к заводам и колхозам. Сельские жители получили паспорта лишь в 70-е годы, а с ними и минимальную свободу перемещаться внутри страны. Таким образом, в экономическом и социальном планах Россия куда менее едина, чем США или Европа. О единстве российского пространства можно говорить лишь в номинальном и политическом смысле или в разрезе «духовности» и прочего мистицизма.

Все регионы равны, но некоторые равнее

Основанием для сепаратизма зачастую являются претензии к несправедливому распределению средств. Например, каталонцы недовольны перераспределением своих налогов в пользу других регионов Испании (в том числе и потому, что считают себя отдельным народом). Партия «Лига Севера», которая сначала выступала за независимость Падании, а теперь — за федерализацию итальянского государства, также упирает на то, что богатые северные регионы вынуждены кормить бедных южан. Несправедливость распределения средств подтачивает сознание «единства».

В России, в отличие от других империй, ресурсы всегда текли не из окраин в центр, а наоборот. Историк Сергей Сергеев в недавней книге «Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия» пишет о том, что Кавказ, Закавказье и Средняя Азия были объектами постоянных дотаций из имперского центра. В 1890-х годах государство тратило на Кавказ 45 млн рублей в год, а получало — 18 млн. С 1868 по 1881 год из Туркестана в казну поступило 54,7 млн рублей, а потрачено на него было 140,6 млн. Дефицит покрывали центральные губернии. На конец XIX века в среднем на душу населения в губерниях европейской России приходилось в 1,3 раза больше прямых податей, чем в Польше, в 1,6 больше, чем в Прибалтике, почти в 2 раза больше, чем в Средней Азии, в 2,6 раза больше, чем в Закавказье. Налогообложение великорусских губерний по сравнению с окраинами было больше на 59%. Британский историк Джеффри Хоскинг в книге «Правители и жертвы: русские в Советском Союзе» писал о том, что три республики Союза — РСФСР, УССР, БССР — тянули на себе всех остальных.

Как дело обстоит сейчас? Точно так же.

Россия делится на регионы-доноры, к которым традиционно относятся Москва, Санкт-Петербург, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа, Тюменская область (в первых двух много трудоспособного населения, в других — ресурсы), и дотационные регионы: Дагестан, Чечня и другие регионы Северного Кавказа (всего в прошлом году им выделяли 112 млрд рублей), а также Алтай, Тыва, Камчатский край и Республика Саха. Не так давно к списку прибавились Крым и Севастополь: около 40 млрд рублей в год.

Далее, помимо чистой экономики, можно вспомнить и о политических правах регионов. В составе Российской империи когда-то было Царство Польское и Великое княжество Финляндское. Оба они обладали большими свободами и льготами: имели собственную конституцию, парламент (сейм), войско и многое другое. А вот крепостное право также было практически эксклюзивным для крестьян центральных великорусских губерний. В СССР у всех республик Союза были собственные коммунистическая партия, столица, академия наук, национальная энциклопедия, радио и телевидение — кроме РСФСР, жителям которой приходилось довольствоваться «всесоюзными» (то есть общими).

Сейчас 22 из 85 субъектов РФ являются республиками. То есть располагают собственными президентами, парламентами, конституциями, имеют возможность устанавливать национальные языки. Находятся республики в основном на окраинах, и проживает в них всего 18% населения страны (во многом этот список пересекается со списком дотационных регионов). Трехсоттысячная Калмыкия — это республика, а вот 15-миллионная Москва — нет. Если в парламенте Калмыкии по одному депутату на 10 тыс. населения (27 на 277 тыс. населения), то в Мосгордуме едва ли наберется по одному на 300 тысяч. Мосгордума просто обречена на то, чтобы быть декоративным институтом, уже исходя из одного этого факта.

Однако самое интересное — за что российские регионы получают деньги и политические вольности. Например, не так давно из Чеченской республики пришли новости: ныне там устраивают облавы на гомосексуалов, сажают их в специальные тюрьмы, бьют и пытают. Заняты этим, что характерно, местные полицейские. Были из тех мест и другие занимательные вести: например, женщины не могут появляться на улицах без платка, зато школьницу могу насильно выдать замуж за пятидесятилетнего начальника ОВД. Поощрением всего этого и оказываются миллиарды ежегодных дотаций. Если вы попытаетесь выяснить в интернете, где же еще приняты публичные расправы над геями и женское рабство, с большой вероятностью наткнетесь на то самое запрещенное, но не побежденное Роскомнадзором Исламское государство.

Таким образом, центральная власть поощряет в регионах вовсе не развитие и привлечение инвестиций, а условную «чеченскую модель» — жесточайшее подавление инакомыслия и пестование архаичных нравов. И такая ситуация устраивает всех: региональные власти получают карт-бланш на любые безобразия и заветные бюджетные миллиарды, центр — желаемую лояльность и необходимые 146% голосов на «выборах». Всем остальным жителям страны, конечно, приходится жить бок о бок с результатом такой селекции: терпеть свадебные кортежи со стрельбой на улицах своих городов и тому подобное. Но ради «единства страны» — чего бы не потерпеть?

Развал страны: стоит ли его бояться?

Представим, что завтра случилась некая катастрофа (например, один метеорит рухнул на Кремль, а другой — на Белый дом) и центральная власть в России просто исчезла. Больше всего пострадают дотационные национальные республики, лишившись своих миллиардов, а центральные регионы, где проживает большинство населения, лишатся необходимости перечислять свои кровно заработанные деньги на кормежку соседских республиканских правительств и спонсирование шариатских расправ над людьми.
Но главное то, что на угрозы об опасности «развала страны» можно отвечать простым вопросом: а развалится, собственно, ЧТО? Властная иерархия, идущая из Кремля? Единая сеть политического сыска по всей стране?

Ведь в Санкт-Петербурге и сейчас живут по одним правилам, а в Чечне — по каким-то другим (причем различаются они фундаментально, а не в деталях, как в США). Название правящей партии «Единая Россия» в стране, где проще и дешевле выбраться за границу, чем в соседний регион, — это похоже вообще какой-то юмор. Как говорили одни из героев «Игры престолов»: «Что мертво — то умереть не может». А что развалено — развалиться.

Есть ли настоящие причины бояться «развала страны»? Конечно. В краткосрочной перспективе резкое исчезновение центральной власти из уравнения может привести к насилию, кризисам и другим катаклизмам (а в долгосрочной, как говаривал Кейнс, «мы все мертвы»). Но интересно, что именно таким результатом часто заканчивались усилия центральной власти по наведению «единства». Иван Грозный проводил кровавую политику политической централизации: уничтожал знать (бояр) целыми родами, окончательно растоптал новгородские претензии на автономию, целыми сотнями переселял семьи из одних подвластных городов в другие. Итог? Смутное время. Николай II, Временное правительство, Белое движение — все они цеплялись за «единство страны» (включавшее тогда Польшу и Финляндию). Времена меняются, но только не российские методы поддержания централизации. Мы живем в удивительной ситуации, когда есть более сотни миллионов людей, говорящих на одном языке и принадлежащих одному культурному полю, — эти люди легко бы обросли паутиной социально-экономических связей. Но кто этому мешает? Центральная власть своей политикой, причем проводимой под лозунгами «недопущения развала». Почему так происходит? Древний латинский принцип гласит: «Разделяй и властвуй». Для того чтобы властвовать, имперскому центру действительно приходится разделять: уничтожать подлинные социально-экономические связи внутри страны. Как показывает история, обычно наступает момент, когда центральная власть дает слабину и распад оказывается неизбежен.

Отсюда выходит лишь один способ избежать распада, а заодно и по-настоящему связать воедино разрозненное пространство России. Для интеграции экономической нужна децентрализация политическая — она вполне достижима в рамках одного государства. Проще говоря, Россия должна стать федерацией не только по названию. Нужно сократить полномочия центральной власти, уравнять регионы в правах, сократить до минимума количество средств, которые можно перераспределять (налоги должны оставаться в регионах). Силы МВД должны набираться и работать по месту жительства, дабы покончить с возможностью «разделять и властвовать», отправляя московский ОМОН подавлять демонстрации во Владивостоке, а бурятский — в Москве. В этом случае регионы окажутся заинтересованы в том, чтобы развиваться самим и развивать экономические связи с соседями, а не в том, чтобы лебезить перед центром за дотации. Стимулы перестанут отражаться в кривом зеркале российской централизованной политики: создание условий для бизнеса, привлечение инвестиций, строительство инфраструктуры — все это будет поощряться, а вот дикие средневековые нравы — нет. Менее успешные регионы вынуждены будут перенимать опыт более успешных (в противном случае — столкнутся с нищетой, недовольством и оттоком населения). Если такой вариант не устраивает, всегда есть примеры Австро-Венгерской, Британской и прочих империй. Да, они распались. И что?
Михаил Пожарский @ Reed Media via Facebook

Было это в конце семидесятых...

Было это в конце семидесятых, когда на дворе стояла эпоха всеобщего счастья и полной эйфории. А в магазинах ничего не было. Ну как - ничего? А вот так. Ничего.
То есть, огромные кубы маргарина и комбижира, конечно, были. Был томатный сок в огромных колбах. А также сок сливовый. Была подсахаренная вода в трехлитровых банках под названием "Березовый сок". Были консервы (очень полезные, говорят) "Морская капуста". И много чего ещё было, такого же полезного и питательного.
Но чтобы так, просто зайти в магазин и купить что-нибудь поесть – вот этого не было. Поесть надо было "достать".

А я был счастливым отцом только что родившейся дочки. И у меня оказалось немножко свободного времени. Дня три в неделю. Посему, увидев на двери нашего магазина "Продукты" написанное от руки объявление "Требуется грузчик", я подошел к директору. И тут же с ней договорился. Деньги небольшие – рублей 70-80. Но разве деньгами измерялось в конце 70-х благосостояние грузчика в гастрономе? Деньги были лишь небольшой премией к продуктам.

А надо сказать, что в Свердловске не то, что в конце 70-х, в нем сроду мяса в магазинах не было. Было некое костяное чудо, называвшееся "суповой набор", и достать его считалось необыкновенной удачей, но вот так, чтобы прям мясо – такого никогда. Сестра у меня привозила его из командировок в Москву. Самолетом. За 2 тысячи километров. Очень удобно.
Молоко – был такой период! – выдавали беременным женщинам и детям до 8 лет по талонам. И занимать за ним очередь надо было часов с пяти утра, потому что магазин открывался в 8, а завозили молока очень мало, поэтому оно могло кончиться, несмотря на талон. Так и у меня пару раз было: прямо передо мной, раз – и кончилось молоко. Очень обидно, кстати. Я даже ругался матом. Громко. А иногда вместо молока завозили ацидофилин. Прекрасный питательный продукт, но для двухлетнего ребенка малопригодный. А на талонах было написано "молочные продукты", так что не поскандалишь.
Куриц тоже "выбрасывали". В смысле, продавали, но называлось это – "выбрасывали". Синие, сморщенные, с остатками перышек, с беззащитными гребешками на обтянутых пергаментной кожей головах, с грустно закрытыми навсегда глазками. Особенно печально выглядели коготки на ножках. Из ножек можно было сварить холодец, а головы приходилось выбрасывать навсегда. Леденящая душу картина. Из серии "… и плачу".
В общем, жизнь проходила в рассуждении: где бы достать чего-нибудь поесть. В эти годы, как мне кажется, и родился знаменитый парадокс: "В магазинах ничего нет, а холодильники в домах забиты под завязку". Естественно. Напал на колбасу – берешь "палку" килограмма на два и хранишь ее, до позеленения. Масло нашел – сразу килограмма полтора и в морозилку его. И так далее. Так что в холодильнике действительно было все. Особенно, если учесть, что холодильники были совсем не такими, как сегодня, так что забить их было не так уж трудно.

Эта преамбула для тех, кто те годы помнит по маминым бутербродам и мультикам про Винни-Пуха. Те, кто был в те годы родителем, это и без меня прекрасно помнит, потому что такое не забывается.

Итак, в один прекрасный (это не штамп!) день я, интеллигентный мальчик из хорошей еврейской семьи, прихожу в магазин "Продукты", расположенный в Юго-Западном районе Свердловска на перекрёстке Белореченской и переулка Встречный (это чтоб было понятно, что пришел я не в центральный гастроном), переодеваюсь в классический синий сатиновый халат и приступаю к выполнению сложной, но почетной обязанности грузчика.
Вот и первое задание: "Иди-ка ты, Борменталюшко, мяса наруби!". Я подумал, что ослышался и переспросил: "Что?!"— Мяса, говорят, наруби! Сейчас придут из санэпидемстанции и пожарной охраны, надо им презент приготовить.
Захожу я в холодильник (а холодильник в магазине это не "Саратов" и не "Бирюса", это целый зал, очень холодный).
И попадаю в рай. По стенам, покачиваясь в морозном тумане, висят мясные туши. Если кто помнит первого "Рокки" (мясную лавку, где итальянский жеребец тренировался) вот примерно так же. Посередине стоит огромная деревянная плаха с воткнутым в нее топором. Хоть сейчас Емельку Пугачева клади.
Значит, надо скользкую ледяную тяжеленную тушу снять с крюка, положить ее на плаху, зафиксировать левой рукой, чтобы не елозила, а правой молодецки поднять топор и с размаху точно попасть в порционный кусок. И все это предстоит сделать профессорскому сынку с высшим филологическим образованием.
И что вы думаете? Я ее разрубил. Правда, количество строганины, усыпавшей пол холодильника, не поддавалось учету, как и количество костяных крошек. Но то, что осталось, я гордо завернул в газетку и лично отнес директору, полной накрашенной даме в белом халате и норковой круглой шапке, навечно нахлобученной на перманент. Она на меня, сука, даже не взглянула.
Нет, чтобы сказать:
— А за прекрасно выполненную работу, дорогой Борменталь, я премирую вас вот этой аппетитной телячьей ляжкой.

Хрен там.

Вообще, доставалось работникам из тех деликатесов, что были в этом зачуханном периферийном магазинчике, крайне мало. Несмотря на то, что полки на складе были забиты желтыми жерновами пошехонского, российского и прочих костромских сыров, хрен ты что мог оттуда взять, не говоря уж о вынести в продажу.
Если бы вы, граждане, имели хотя бы приблизительное представление о том изобилии, что наполняло наш, самый заштатный магазин! И о той антисанитарии, которая царила в подсобках! А если бы знали, то в жизни бы не покупали масло, скажем. Чтобы разрезать ледяной потный куб масла килограмм на 30, звали меня, и я, упираясь рукой, которой только что делал незнамо что, в этот куб, другой разрезал его на части стальной проволокой, которая валялась незнамо где.

Но народ по сию пору вспоминает то вкусное масло, что было когда-то.

А какая прелесть привоз сметаны! О, вы не знаете, что такое привоз сметаны! Это опера. Это детектив. Это комедия Гайдая. Когда я снимал с грузовика здоровенные фляги со сметаной и с молоком, ко мне выстраивались в очередь все продавщицы с принесенными из дому баночками. В эти баночки наливалась замечательная, свежая, белоснежная сметана. Точнее не наливалась, а накладывалась, потому что была она настоящей – как говорится, ножом можно резать.
Но продавщиц было много. А ещё два грузчика в смену. И экспедиторы. И руководство – директор, зам, бухгалтер. А также особо приближенные, типа, зубных врачей. Короче, минут через двадцать от фляги в 52 литра оставалось хорошо если две трети.

Но может собственных Невтонов и других быстрых разумом, может!

Ведь после того, как та же банда налетала на привезенное молоко и снимала самое вкусное – верхние сливки, жирное густое молоко, то и молочка оставалось где-то две трети.
Тогда молоко доливалось в сметану, а в молоко добавлялась вода. Или остатки вчерашнего, если такое случалось. Мне доверялось все это тщательно перемешать, до однородной массы – и уже потом фляга шла в торговый зал, на продажу.

А народ по сию пору вспоминает молочные продукты - те, что были когда-то.

При том воровство это (а то, что это было воровство, знали все) велось в щадящем режиме, потому как операция эта производилась каждый день и брали понемногу. Но свеженького. Помню, как я однажды получил по голове, вытащив "в зал" свежую, только что привезенную флягу сметаны, в то время как в холодильнике еще стояла целая треть фляги со вчерашней "смесью"!
Суповые наборы мне милостиво разрешали брать. Продавщицы даже помогали выбрать такой, где бы на косточках было побольше мяса. Покупатели сметали их за считанные минуты, потому как слух о том, что в магазине "выбросили" суповые наборы, разлетался со скоростью света.

Но апофеозом была история с мандаринами.

В наш заштатный магазин завезли 35 тонн мандарин. Я повторю: 35 тонн.
Перед Новым годом. Для продажи ветеранам и инвалидам ВОВ. Только. Но 35 тонн! Если учесть, что к нашему магазину было прикреплено где-то 70-100 ветеранов и инвалидов (дело было в конце 70-х, напомню, ветеранам было чуть за пятьдесят – около шестидесяти, и было их немало), то при самом простом подсчете получалось, что на одного ветерана приходилось три с половиной центнера мандаринов. Это к вопросу о плановом хозяйстве.
Со своей стороны хочу подчеркнуть, что привозили мандарины в ящиках по 12 кг. И грузовики эти разгружал я один. Блин. До сих пор помню.
Директор категорически запретила пускать мандарины в продажу: перед Новым Годом мандарины –это валюта. А для пущей секретности запретила и работникам магазина брать мандарины домой. Низзя.
Дура она была в своей норковой шапке, потому что плохо себе представляла, что такое 35 тонн. Ящиками с оранжевыми шариками было забито всё, все склады и подсобки. Но они все равно не вмещались. Поэтому и коридор был до потолка забит этими ящиками. Концентрированный аромат цитрусовых выдавал директора с головой, потому что чувствовался издалека, за квартал до подхода к скромному серому зданию с неоновой надписью "Продукты".
Через пару дней, когда аромат стал превращаться в вонь, директор дала отмашку. Два дня нескончаемым потоком через задний проход магазина шли трудящиеся: милиционеры, пожарные, санэпидстанция, райздрав, детские врачи, зубные врачи, странные люди, не странные люди, хорошо одетые люди неопознаваемых профессий, классные руководители детей знакомых директора, знакомые классных руководителей детей знакомых директора, зубные врачи знакомых знакомых классных руководителей детей знакомых директора и прочие ближайшие родственники. Все они уходили с непрозрачными газетными пакетами, в которых угадывались очертания экзотических фруктов.
Таким образом было роздано, распродано, раздарено где-то тонн 12, по моим подсчетам.

Осталось еще 23 тонны!

Тогда мы получили указание отправить мандарины в продажу ветеранам и инвалидам, которым, собственно, они и были предназначены, с ограничением по 5 кг в одни руки. Еще полтонны.
Работники магазина взяли по 5 кг. Еще килограмм сто-сто пятьдесят.
В продажу обычным гражданам? Хрен!
За пару дней до Нового года вонь превратилась в смрад. Мандарины – товар скоропортящийся. Из оранжевых они стали превращаться в белые, потом в зеленые, мохнатые, отвратительные и склизкие шарики. Особо спелые лопались и их сок стекал мне под ноги, что было крайне удачно, учитывая, что по этому коридору я таскал коробки, ящики, фляги, бидоны и прочие кубы масла, стараясь балансировать на этой зеленоватой жиже, что покрывала пол магазина уже чуть ли не по щиколотку. Вымывать ее было бесполезно, потому что на следующий день подгнивали новые мандарины, омывая нежным соком мои кирзовые сапоги. 23 тонны отборных цитрусовых превратились в 23 тонны гнили.
Директор решилась и приказала отправить ЭТО в продажу! Уже не по 3 рубля 50 копеек, а по 35 коп за кг как некондицию. Это стыдливо называлось "на компот".

23 тонны разлетелись за полдня.

Я до сих пор не могу понять, на хрена их было держать, когда все "нужники" уже свое получили? Зачем было портить товар?

Отдельная история – как делались деньги в обычном продуктовом магазине.

Напомню, что в то время спиртное продавалось с 11 утра. А уже с восьми, с открытия, к отделу соки-воды выстраивалась длинная очередь граждан с синеватыми лицами и трясущимися руками. Каждый из них выпивал стакан сока, закусывал конфеткой, розовел и весело шагал на работу – на завод, на стройку или еще куда.
Чудодейственный сок! – наивно думал я, пока не обнаружил, что Зойка, работавшая в отделе соки-воды, держит под прилавком бутылку коньяка. Семирублевый коньяк, разливаемый с утра по трешке за сто грамм, творил чудеса! Конфетку Зойка, широкая душа, отдавала в качестве закуски - бесплатно.
Почему коньяк? А из-за цвета. Очень похож на виноградный сок. Водкой она тоже приторговывала, но тайно и очень проверенным клиентам, чтоб не сдали. И то не "в розлив". Самым бедным и несчастным, у которых не было денег, наливался стакан "алжирского" за 80 копеек (а стоило оно рубль пять за поллитра).
В общем, Зойка жила весело и искренне считала, что все эти махинации – справедливая награда за тяжелый труд и малую зарплату.
Вообще, продавщицы – отдельная песня. Сильное впечатление на меня, интеллигента, производили их разговоры, когда садились перекусить в обеденный перерыв (монстры вроде меня еще помнят времена, когда в магазинах был обеденный перерыв: в продуктовых с 13 до 14, в промтоварных – с 14 до 15). Нарезался сыр-колбаса, меня гоняли за свежим хлебушком в соседнюю булочную (где я по ночам хлеб разгружал), брались другие деликатесы – естественно, бесплатно, - накрывался стол, кипятился электрический чайник, и обеденный час проходил в неторопливых философских беседах.

— Вот бы такого попробовать! — восклицала продавщица колбасного отдела, потрясая палкой ливерной колбасы, действительно напоминавшей уд онагра. — А, девочки?!

И девочки заливисто хохотали. Сексуальные отношения вообще были самой неистощимой темой для шуток.
Они люто ненавидели покупателей. За то, что те мешают им работать. Вечно лезут, идут нескончаемым потоком, всё им что-то надо. Привередничают еще, норовят пожаловаться!
А так-то, чего б не работать? Вон, через дорогу, в пивном киоске, в редкие минуты, когда туда завозили пиво, продавщица высовывалась и откровенно спрашивала моментально выстроившуюся, вьющуюся спиралью, очередь:

— Разбавлять или недоливать?
И мужики хором кричали:
— Недоливать!
Один из них объяснил наивному мне:
— А кому ж охота разбавленное-то пить? Лучше поменьше, да получше. И всем выгода.

Теперь, когда я читаю глубокомысленные высказывания родившихся в 80-е о том, как все было хорошо в СССР, мне не просто смешно. Мне гомерически смешно. Смешно читать про колбасу "из настоящего мяса", которой отродясь не было. Про отношения между людьми. Про уважение к профессии. В общем, про все то, чего не было, но что со временем превратилось в ностальгическую легенду.

И когда они начинают стенать, поднимая очи горе, о современном упадке нравов, передо мной, как живая, встает Тамарка, в засаленном белом халате, туго натянутом на ярко-красную шерстяную кофту, в накрахмаленном колпаке, держащая в пухлой руке палку ливерной колбасы, напоминающей сами-знаете что, по колено в мандариновой жиже, символизирующая собой изобилие развитого социализма.

Vitali Rolski @ Facebook

Девяностые

Вот чего я никогда не понимал, так это противопоставление Путина и Ельцина, "черных 90–ых" и "государственнических 2000–ых". 

Я правда не понимаю, чем плохой злой олигарх Березовский отличается от хорошего доброго олигарха Абрамовича (ну, кроме сумм, которые они наворовали — Березовский меньше), или, скажем, поражение в Чечне от победы, после которой на улицах Москвы побежденные взяли моду расстреливать друг друга из автоматического оружия (причем все участники перестрелок не террористы какие, а "сотрудники МВД Чечни в служебной командировке в звании Герой России").

Почему, грубо говоря, Россия, отказавшаяся от зарубежных баз и озлобившая против себя вообще ВСЕХ союзников — она как бы встала с колен, а Россия, посылающая десантников в Приштину, на коленях стоит? 

Почему беспомощная дипломатия, устраивающая истерики ничтожной Прибалтике и безусловно списывающая долги еще более ничтожным среднеазиатским сатрапиям (не говоря уж о минских соглашениях с "нашими уважаемыми украинскими партнёрами" и прочими скидками на газ) — это "возрождение мощи", а Примаков, разворачивающий лайнер над Атлантикой — это "продали страну
американцам"? 

Почему экономика, восстанавливающаяся при 20 долларах за баррель — это "разруха", а экономика, бьющаяся в предсмертных конвульсиях при 70 долларах — это "процветание"? 

Почему 6 долларовых миллардеров при Ельцине — это "продали Россию олигархам", а то ли 66 то ли 86 долларовых миллардеров при Путине (которые при этом — его друзья) — это "Путин развернул борьбу с олигархатом"?

Почему Ельцин — это "тупой алкаш", а вот что курит или пьёт Путин, говоря "доходы в бюджет–то — увеличились"?

Почему при Ельцине не было ТАКОГО количества мигрантов и даже тогда никто сапогом не заталкивал в россиян толерастию к этим мигрантам в самом худшем европейском изводе?

Почему при Ельцине попы тихонько сидели у себя в приходах и это было "торжеством бездуховности", а обвинения попом сбитого им на спорткаре прохожего в оскорблении чувств верующего — это духовность возрождается?

Почему при Ельцине не обвязывали собак георгиевскими ленточками и это было "либерасты очерняют подвиг советского народа", а разрисованные девятомаем жопы — это "не дадим переписывать историю"?

Даже, прости господи, убийцы раньше были бандитами и уголовниками, а теперь это сотрудники МВД, совершившие убийство по неосторожности (или в состоянии аффекта, или вообще вчера уволившиеся)?

Как ни крути, нынешняя Россия в ЛЮБОМ аспекте (кроме личного благосостояния — но все мы прекрасно понимаем, что высокие цены на нефть в заслугу власти ставить нельзя) хуже, слабее и мельче России 90–ых.

Возможно Егор Просвирин via mi3ch

Залюбленное поколение

По всем последним соцопросам молодежи — ВЦИОМа, ФОМа, НИУ ВШЭ — выходит, что конфликта отцов и детей в России больше не существует. Это раньше — и 100 лет назад, и четверть века назад — именно молодежь выступала на стороне новых идей и ценностей. А вот "дети перестройки" совершили небывалое: воспитали поколение, целиком разделяющее их страхи и разочарования, мечтающее только о стабильности и материальном достатке. Сегодняшние студенты — такие же, как их родители. Если первые и ждут перемен, то только тех, что не будут им ничего стоить, и мечтают о государстве, которое о них позаботится. В настроениях современной молодежи разбирался "Огонек"

Лаборатория политических исследований НИУ ВШЭ вот уже восемь лет как ищет в России элиту. О результатах поисков завлабораторией Валерия Касамара говорит коротко: "Это наша боль".

Ни высоко сидящие политические группы, ни экономические бонзы, ни творческие личности, если внимательно их проинтервьюировать, не отличаются в корне от "среднестатистического россиянина". Горизонт планирования у всех примерно одинаковый, взгляды и жизненные практики тоже. Во всей огромной стране не находится референтной группы, которая бы годилась на роль авангарда и цвета нации, готового за все отвечать.

В такой ситуации, как правило, последние надежды возлагаются на молодежь. Если взрослые и активные россияне ничего не хотят и не могут, то уж поколение игрека, зета, Путина и кого угодно еще просто обязано взять инициативу в свои руки. Схожие предположения побудили исследователей из Вышки проанализировать ценности наиболее продвинутой части молодежи — студентов, причем на небывало обширном эмпирическом материале: было опрошено более 6 тысяч учащихся из 109 вузов, расположенных во всех федеральных округах России. Признаки элитарности, готовность стать агентами развития в молодежных рядах искали с пристрастием. Нашли, однако, что-то еще.

Позаботьтесь о нас

Из приятного: современные студенты фактически первое поколение в России, не испытывающее ностальгии по СССР. Они бодро смотрят в будущее: 80 процентов уверены, что возможностей для самореализации у них сейчас больше, чем во времена их родителей. Они удовлетворены жизнью, здоровьем и качеством своего образования. Видимо, не так плохо у них и с достатком: только 32 процента вынуждены совмещать учебу с работой. Более того, современные студенты неожиданно спокойно относятся к тем, кто умеет зарабатывать, а 45 процентов из них даже убеждены, что нестарому и здоровому человеку в России быть бедным — просто стыдно. Наконец, они искренне считают, что воля к успеху, ум, талант и сообразительность у нас значат больше, чем связи и знакомства, и не против заняться предпринимательской деятельностью.

Получив такие данные, можно было бы заключить, что сегодняшние 17-22-летние — за активную инициативу, обладают достаточными ресурсами, чтобы ее проявить, и обеспечат стране желанную модернизацию. Но исследователи имели неосторожность углубить обычный опросник, обнаружив нечто неожиданное.

— Они больше не говорят, что хотят жить, "как в СССР", потому что все главные характеристики, которые их привлекали в СССР, студенты обнаруживают в современной России,— пояснила Валерия Касамара.— После Крыма ностальгии не стало: им нравится жить здесь и сейчас.

Попутно выяснилось, что коммунизм для отдельно взятого поколения значил вовсе не свободу, равенство, братство, а патриотизм и великодержавность. Юноши и девушки, желавшие возвращения в СССР, вовсе не собирались никого раскулачивать (богатство у них в почете), не хотели трепетать перед начальством (большинство уверено — "страх не должен быть определяющим мотивом в отношении власти и общества"), а мечтали о парадах и победах, о принадлежности к "державе" просто по факту рождения. Не случайно 68 процентов российских студентов твердо убеждены: наша страна может существовать только как великая держава. Причем главные характеристики России, которыми молодежь гордится, исключительно экстенсивны — это большая территория и численность населения.

— Те же 68 процентов студентов не хотят уезжать за границу (даже на временные учебу/работу), считая, что им важно быть полезными своей стране здесь и сейчас,— отметила Анна Сорокина, ведущий научный сотрудник лаборатории политических исследований НИУ ВШЭ.— Особенно велико число патриотов в Крыму и Севастополе, а также в Северо-Кавказском федеральном округе. Только 26 процентов учащейся молодежи сегодня подумывают об эмиграции.

Исследование, кстати, обнаружило значимую корреляцию между уровнем патриотизма и наличием загранпаспорта: чем больше в том или ином субъекте РФ патриотов — тем меньше там загранов. Меньше всего их, ясное дело, в Крыму и Севастополе, а также в Северо-Кавказском федеральном округе.

По своим идеологическим взглядам "внуки перестройки" тоже оказались левыми. Может, они и говорят о пользе предпринимательства, о привлекательности богатства, но в том, что касается госустройства, настаивают: о всех должно заботиться государство. Против почти 70 процентов молодежи, требующей полных соцгарантий, держатся скромные 22 процента, согласные с тем, что соцгарантии должны предоставляться только тем, кто не может позаботиться о себе самостоятельно. Даже их родители в этом отношении "правее" (о социалистическом уклоне современной молодежи см. "Огонек" N 45 за 2016 год).

Слишком "само"

Еще одна важная черта молодежи, которая традиционно обнадеживала исследователей,— это стремление к самореализации. Предполагалось, что указанное стремление как-то автоматически ведет к готовности улучшить жизнь вокруг себя, взять ответственность за свое будущее и включиться в "инновационные практики". Но социологи из "Левада-центра" уже в начале 2010-х стали бить тревогу: возможно, фиксируя стремление к "самореализации", наши опросы на самом деле обнаруживали стремление к "самоутверждению" среди молодых, причем к пустому самоутверждению — "не порождающему новых смыслов"?..

— В западной практике "самореализация" и индивидуализм считаются чем-то в целом положительным, потому что горизонтальные связи в обществе там достаточно прочные и не дают этим "само-" принять разрушительные масштабы,— отмечает Наталья Зоркая, руководитель отдела социально-политических исследований "Левада-центра".— Но поскольку у нас горизонтальные связи слабы, в российских условиях эти явления нужно оценивать с большой осторожностью. Молодые всегда отличались тем, что были более ориентированы на самих себя: они общество в обществе. Однако из этого вовсе не следует, что, вырастая, они станут носителями новых идеалов и обеспечат нам успешный "транзит". Это было бы слишком поверхностным выводом.

Вот и исследователи из НИУ ВШЭ столкнулись с побочными эффектами молодежной "самости":

— В опросе часто всплывала фраза "я хочу самореализоваться",— рассказывает Валерия Касамара.— Вроде бы здорово: человек смотрит в будущее. Но что она значит? А вот что: я хочу путешествовать, я хочу красиво выглядеть, быть интересным человеком, иметь друзей, а государство должно сделать так, чтобы у меня все это было. Студенты хотят красиво жить в сильной и богатой стране, но напрочь не видят, что у каждой медали есть оборотная сторона. Скажем, они хорошо относятся к предпринимательской деятельности и не против быть "бизнесменами". Но когда мы спрашиваем: насколько бы вы хотели в своей работе заниматься новым делом, связанным с риском, выясняется — никто этого не хочет. Хотят стабильности, зарплат, перспектив — и не хотят риска. То есть, рассуждая здраво, не хотят ничего предпринимать...

Похожим образом юные россияне относятся и к реформам. Если спросить их напрямую: нужны ли реформы стране — причем не только в сфере экономики, но и политики,— 75 процентов студентов бодро отвечают: нужны! Но из этого можно сделать только один вывод — на слово "реформы" аллергии у молодежи нет. А вот когда доходит до практики, большинство юных россиян оказываются сторонниками "тонких настроек". Идеология "тонких настроек", которую, по убеждению ученых из НИУ ВШЭ, исповедуют наши студенты, гласит следующее: в стране все должно быть так подправлено и отреформировано, чтобы нас это никак не задело. И чтобы мы, конечно, не принимали в этом никакого участия.

— Студенты сегодня, как и большая часть россиян, недовольны качеством российской элиты,— продолжает Валерия Касамара.— Но в отличие от многих других россиян они могли бы надеяться, что со временем сами станут этой элитой... Но нет. На элиту взгляд исключительно пассивный, внешний. Причем это утверждение справедливо и в отношении студентов собственно элитарных вузов — МГУ, МГИМО, которых мы отдельно опрашивали пару лет назад. Они ничем не отличаются от основной массы российского студенчества, а само студенчество — от массы россиян.

Минус один конфликт

Более того, в целом жизнерадостные студенты сохраняют даже фантомные боли и страхи своих старших соотечественников. Скажем, 66 процентов юношей и девушек боятся угрозы мировой войны, 69 процентов — обеспокоены неопределенностью будущего нашей страны, а 55 процентов тревожатся из-за угрозы разрушения современной цивилизации... Когда лаборатория политических исследований НИУ ВШЭ проводила похожий опрос в Принстоне, оказалось, что ничтожное количество американских студентов боится чего-то подобного (см. "Огонек" N 12 за 2017 год). Это мы без образа врага никаких не можем, и сердцу — хоть пой, хоть не пой — постоянно тревожно в груди.

Страхи молодых россиян, конечно, поддерживаются современным информационным полем, но даже его влияния для такого стойкого воспроизводства фантомов было бы недостаточно. Заметим, что студенты — уже не телеаудитория, подавляющее большинство опрошенных ребят узнают новости из социальной сети "В контакте" (и здесь, кстати, опровергается утверждение, что переход от телевизора к интернету в корне меняет взгляды человека и делает его "либеральнее"). Фантомы, утверждения и установки, похоже, хорошо воспроизводятся в семьях, в самых сокровенных глубинах общества. В этом месяце ФОМ опросил подростков 15-17 лет, узнав у них, какие новости "из жизни страны и мира" они обсуждали в последнее время со своими родителями. Вот топ-5 тем: теракт в Санкт-Петербурге, события на Украине, нестабильная ситуация в мире — войны и теракты, обстановка в Сирии, акции протеста 26 марта. Какая картина мира может быть в голове у подростка, выросшего на таких "новостях из жизни"? Конечно, апокалипсическая. Захочешь тут чего-то предпринимать... Идеалы красивой и богатой жизни без проблем в этой связи можно воспринимать и как эскапизм ввиду неуютной реальности.

— Мы много думали над результатами своего исследования, пытаясь понять, почему современные студенты в России кажутся такими инфантильными: хотят всего и сразу, не желая ни в чем участвовать,— рассуждает Валерия Касамара.— Одно из объяснений может быть связано с особенностями их воспитания. По родителям сегодняшних студентов распад СССР ударил больно — это молодежь 1990-х, которая должна была пробивать себе дорогу в новых условиях. Какие бы идеалы ни были в головах у той молодежи, повзрослев, на первое место она поставила материальные ценности. И, родив детей — сегодняшних студентов,— она очень хотела обеспечить им "достойную жизнь". Если не оставил ребенку квартиру, не можешь помочь ему материально, пусть даже своей пенсией, ты плохой родитель по меркам современной России. Гиперопека привела к инфантильности детей. Скажем так: воспитание в духе протестантской этики у нас не прижилось — и сегодня мы видим последствия.

Возможно, со временем именно провал "реформы воспитания" будет назван самой большой неудачей 1990-х. Но пока о том периоде не принято думать: согласно данным "Левада-центра", 90 процентов молодых людей в принципе не знают, что происходило в августе 1991-го. Начало новой России надежно стерто из памяти и студентов, и их родителей, чтобы жить "как в СССР".

А то, что современные студенты очень похожи на старшее поколение, кому-то может даже нравиться: скажем, ВЦИОМ в конце прошлого года обнаружив исчерпанность конфликта "отцов и детей" на российской почве, трактовал данный факт как залог стабильности. Воспитали себе подобных — это ли не счастье?.. Только не надо теперь ждать от них ничего нового и учить их ответственному поведению — лучше помогите материально.

>> Та же смута в головах и сбитые ориентиры

Ольга Филина @ Kommersant

Федеральный закон «О СВЯТОМ В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ»

Федеральный закон 

«О СВЯТОМ В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ»

Статья 1.

1. В Российской Федерации есть святое.
2. Оскорблять святое запрещено.

Статья 2.

1. Оскорблением святого считается сомнение в святости святого и любое непочтительное высказывание о святом. Юмор и ирония по отношению к святому являются отягчающим обстоятельством.
2. Запрещается пропаганда оскорбления святого, а также пропаганда такой пропаганды.

Статья 3.

Россия – это святое.

Статья 4.

1. История России – это святое.
2. В истории России всё было правильно и хорошо, все плохие события были происками внешних врагов. Правители России никогда не ошибались.

Статья 5.

1. Ветераны – это святое.
2. Для установления факта оскорбления ветеранов мнение самих ветеранов необязательно.
3. Плохие бытовые условия и маленькая пенсия оскорблением ветеранов не считаются.

Статья 6.

1. Власть – это святое.
2. Оскорбление власти приравнивается к оскорблению России и истории России, а в отдельных случаях – и ветеранов.
3. Оскорблением власти считается оскорбление любого ее представителя, за исключением депутатов от оппозиционных партий.

Статья 7.

1. Правоохранительные органы – это святое.
2. Сопротивление полиции считается оскорблением святого.

Статья 8.

1. Российский спорт – это святое.
2. Отсутствие радости победам российского спорта считается оскорблением святого.
3. Исключением из пункта 1 настоящей статьи может являться сборная России по футболу, которую в отдельных случаях оскорблять допускается.

Статья 9.

1. Чувства верующих – это святое.
2. Наличие неверующих оскорбляет чувства верующих.
3. Чувства неверующих святым не являются.

Статья 10.

1. Русское оружие – это святое.
2. Русское оружие не убивает, оно спасает Родину от врагов.
3. Неумение собирать автомат Калашникова оскорбляет Россию.

Статья 11.

1. Дети – это святое.
2. Ввиду неправоспособности детей, оскорбляться от их имени поручено уполномоченному по правам ребенка в РФ, депутатам Государственной думы ФС РФ, представителям отдельных общественных организаций и политических партий.
3. Унижение конкретного ребенка не является оскорблением святого.

Статья 12.

1. Гомосексуализм оскорбляет святое.
2. Среди ветеранов, детей, представителей власти, правоохранительных органов, духовенства и спортсменов (за исключением сборной России по футболу) гомосексуалистов нет. Утверждение обратного признается оскорблением святого.

Статья 13.

1. Российские автомобили – это святое.
2. Даже когда они не заводятся.

Статья 14.

1. Почта России – это святое.
2. Вас много, а Почта России одна.

Статья 15.

1. Настоящий закон – это святое.
2. Закон вступает в силу с момента подписания и имеет прямую, обратную и любую другую силу.

Москва (святое), Кремль (святое)
Президент Российской Федерации
В.Путин (святое)

Alexey Shaburov @ Facebook