Война сняла постсоветские табу

Мой добрый знакомый американский журналист российского происхождения Сергей Лойко, весь прошлый год проработавший на украинской войне, написал роман о донецком аэропорте. Книга сейчас выходит в Киеве, Сергей дал прочитать мне несколько глав.

Роман — это громко сказано, это скорее мемуары или дневник. Сергей Лойко работал в донецком аэропорту на протяжении всей многомесячной битвы за этот аэропорт, закончившейся полным его уничтожением. Когда предмет, за который идет сражение, оказывается полностью уничтожен — можно ли считать сражение выигранным? Кто победитель? В чем это выражается?

Кто победитель?

Текст Сергея действительно похож на так популярные у нас постапокалиптические фантастические романы. Бойцы противоборствующих армий сидят на разных этажах уже почти разрушенного здания.

Каждый день убивают друг друга. Каждый день то сдают позиции, то отвоевывают их обратно. Связи с внешним миром почти нет. Что-то происходит в Донецке, что-то в Киеве, что-то в Москве, но людям, сидящим в аэропорту, нет до этого никакого дела. Их мир ограничен этим аэропортом. Они будут сидеть в нем, пока не разрушат его окончательно, а потом политики в Минске подпишут очередной договор, и руины аэропорта станут просто точкой на карте разграничения позиций.

Политика — вещь достаточно виртуальная, и ее реальные проявления обычно так и выглядят — как этот разрушенный аэропорт.

Его построили всего пять лет назад к чемпионату Европы по футболу, который проходил в Польше и Украине. Украинским президентом тогда еще был Виктор Янукович, уроженец Донецкой области, и он постарался, чтобы аэропорт в его родных местах был лучшим в стране. Стекло, бетон, эскалаторы, кафе и магазины duty free — такой аэропорт больше подходил небольшой европейской столице, хотя бы Киеву, чем городу в не самом популярном у туристов промышленном регионе.

В огромном донецком аэропорту было слишком маленькое табло, совсем немного рейсов каждый день. Наверное, максимальное количество людей, которое видел этот аэропорт — это уже во время войны, когда на разных этажах старого и нового терминалов сидели вооруженные люди из противоборствующих армий.

Донецкий аэропорт носил имя русского композитора Сергея Прокофьева — он родился на территории будущей Донецкой области. Украинский аэропорт, носящий имя русского композитора — такая конструкция очень точно иллюстрировала понятие «русского мира», то есть того пространства русской культуры, которое по множеству исторических и биографических причин всегда будет шире официальных границ России.

Прошлой весной эта концепция приобрела форму вооруженного противостояния, одним из результатов которого стало то, что аэропорта имени Прокофьева больше нет.

«Смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою»

В российском Петербурге тоже недавно построили новый аэропорт — такое же стекло, такой же бетон, такие же кафе и магазины и такое же маленькое табло; западные авиакомпании в последнее время сокращают количество рейсов в Петербург, а аэропорт строился в расчете на большое число иностранных туристов.

Теперь, оказываясь в новом терминале петербургского аэропорта, я всегда вспоминаю его донецкого брата — они действительно очень похожи друг на друга. Были похожи, пока не началось.

Единственная война, о которой у людей в России есть массовое представление — что это было, как выглядело и чем кончилось, — Вторая мировая. В СССР частью ее истории было послевоенное восстановление страны, когда выжившие люди круглосуточно трудились на стройках, чтобы вместо руин выросли новые дома и улицы, чтобы в новой жизни ничего не напоминало о том, что когда-то здесь шли бои.

Другие войны оказываются за пределами нашего внимания, а их ведь было гораздо больше — есть Афганистан, есть Сомали, есть Камбоджа, есть много других мест, где война оставила после себя руины, восстановлением которых уже никто не занимался и вряд ли когда-нибудь займется. Смотришь на фотографии и видишь, что раньше здесь была жизнь, а теперь ее нет и больше не будет никогда.

Донецкий аэропорт пока стал только символом ожесточенного военного противостояния. Скорее всего, ему еще предстоит стать символом необратимого превращения реальности в руины — когда-то здесь была жизнь, а больше ее никогда не будет.

Пока это единственный итог донецкой войны. Возможно, этот итог так и останется единственным. Мирное и благополучное будущее Донбасса — кто может представить его себе? Будущего нет, есть только руины, на которых через пятьдесят лет вырастут деревья.

В прошлогодней России слишком многие хотели видеть в донецких событиях прообраз будущего национального возрождения — империя снова становится сильной, снова собираются растерянные в смуту земли.

Возрождения не получилось, получилось разрушение и, что важнее — опыт легкости этого разрушения. Мы видели донецкий аэропорт новеньким и сияющим. Мы видели его и разрушенным. Посмотрите на новый аэропорт Петербурга — черты донецкого аэропорта проступят в нем, даже если не очень вглядываться.

Многие в России хотели видеть будущее в событиях в Донецкой области — представьте, что так оно и есть, и что нынешнее состояние Донбасса это и есть прообраз того, что ждет Россию завтра.

После очередного политического кризиса, после смены власти, после погружения в самоизоляцию, после возможного конфликта между регионами, да мало ли после чего. Главное — мы уже увидели, что разрушение возможно, что это не фантастика.

Россия пришла в Донецк за опытом имперского возрождения, а получила опыт необратимого разрушения. Кто может гарантировать, что этот опыт не окажется востребован в самой России?

«Первый шаг был сделан в Донбассе»

Год назад политологи писали, что Россия рано или поздно столкнется с тем, что вернувшиеся из Донбасса люди, привыкшие воевать, привезут с собой донецкие привычки и массово их распространят — будет рост преступности, агрессии и даже вооруженная политическая борьба.

Сегодня уже можно признать, что этого не случилось. «Комсомольская правда» пишет о том, как нищенствует в родной деревне популярный в начале войны казак по прозвищу Бабай, ополченец из Луганска по прозвищу Медведь (Михаил Константинов) арестован за убийство двух полицейских в Подмосковье — но это нетипичные случаи, большого количества новостей о бывших ополченцах нет и, видимо, не будет.

В России без перебоев работает принцип, сформулированный Иосифом Бродским: «Смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою». Средний россиянин гораздо увереннее чувствует себя на войне, чем в полицейском участке, и ничего с этим не поделаешь.

Нет, не волны преступлений стоит ждать в России по итогам донецкой войны. Главный ее итог не криминальный и даже не политический — метафизический. Эта война сняла какие-то существовавшие на протяжении десятилетий табу. Впервые в жизни нынешнее поколение россиян увидело разрушенным привычный (а восток Украины действительно внешне очень похож на Россию) российский пейзаж. В России теперь знают, как выглядит разрушенный новый аэропорт или разрушенная пятиэтажка. Эта картина теперь не кажется невозможной.

В любом деле повторить всегда будет гораздо проще, чем сделать первый шаг. Первый шаг был сделан в Донбассе, и эта война сделала риск войны в России гораздо более высоким, чем он был полтора года назад.

Олег Кашин @ InoSmi

Мир грядущего десятилетия: перевод прогноза Stratfor на 2015-2025

Мир начал меняться еще в 2008-м, когда Россия вторглась в Грузию и грянул финансовый кризис. С тех пор стали очевидны три закономерности. Во-первых, ЕС вошел в кризис, который не способен разрешить, и интенсивность которого продолжает усиливаться. Мы считаем, что Европейский Союз никогда больше не вернется к прежнему единству, и что если он уцелеет, то в следующее десятилетие будет существовать в более ограниченной и раздробленной форме. Мы не считаем, что зона свободной торговли сохранится в прежнем виде, без роста протекционизма. Мы ожидаем тяжелых экономических проблем в Германии, и, как следствие, увеличения роли Польши в регионе.

Нынешний конфликт с Россией за Украину будет оставаться в центре международной системы в ближайшие несколько лет, но мы не думаем, что Российская Федерация способна просуществовать в своем нынешнем виде еще десять лет. Подавляющая зависимость от экспорта углеводородов и непредсказуемость цен на нефть не позволяют Москве поддерживать государственные институты на всей обширной территории Российской Федерации. Мы ожидаем заметного ослабления власти Москвы, что приведет к формальному и неформальному раздроблению России. Безопасность российского ядерного арсенала будет все более важной проблемой по мере того, как этот процесс начнет ускоряться к концу десятилетия.

Мы вступили в эпоху упадка национальных государств, созданных Европой в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Власть во многих из этих стран больше не принадлежит государству и перешла к вооруженным партиям, которые не способны выиграть друг у друга. Это привело к напряженной внутренней борьбе. США готовы участвовать в таких конфликтах при помощи авиации и ограниченного вмешательства на земле, но не могут и не хотят обеспечивать их прочное разрешение. Турция, чью южную границу эти войны делают уязвимой, будет медленно втягиваться в конфликт. К концу десятилетия Турция превратится в крупную региональную державу, и в результате усилится соревнование между Турцией и Ираном.

Китай перестал быть страной быстрого роста и низких зарплат и вошел в новую фазу, которая станет новой нормой. Эта фаза предполагает гораздо более медленный рост и все более жесткую диктатуру, сдерживающую разнонаправленные силы, порождаемые медленным ростом. Китай продолжит быть крупной экономической силой, но перестанет быть двигателем глобального роста. Эта роль перейдет к группе разрозненных стран, которые мы определяем термином «16 Пост-Китайских Стран»: большая часть Юго-Восточной Азии, Восточная Африка и части Латинской Америки. Кроме того, Китай не будет источником военной агрессии. Основным претендентом на господство в Восточной Азии остается Япония, благодаря одновременно географии и огромной потребности японской экономики в импорте.

Соединенные Штаты продолжат быть крупной экономической, политической и военной силой, но их вмешательство будет менее активным, чем раньше. Низкий уровень экспорта, растущая энергетическая независимость и опыт прошедших десяти лет приведут к более осторожному отношению к экономическому и военному вмешательству в дела планеты. Американцы наглядно увидели, что происходит с активными экспортерами, когда покупатели не могу или не хотят покупать их продукты. США осознают, что Северной Америки достаточно для процветания, при условии избирательных вмешательств в других частях света. Крупные стратегические угрозы Америка будет встречать соответствующей силой, но откажется от роли мировой пожарной команды.

Это будет хаотичный мир, где многие регионы ждет смена караула. Неизменной останется только власть Соединенных Штатов, в более зрелой форме — власть, которая будет все менее на виду, потому что в ближайшее десятилетие ей будут пользоваться не так активно, как раньше.

Европа

Европейский Союз, похоже, не в состоянии решить свою фундаментальную проблему, и это не еврозона, а зона свободной торговли. Германия — центр притяжения Европейского Союза; немцы экспортируют больше половины своего ВВП, и половина этого экспорта приходится на другие страны ЕС. Германия создала производственную базу, которая во много раз превышает ее собственные потребности, даже при условии стимулирования национальной экономики. От экспорта целиком зависят рост, полная занятость и социальная стабильность. Структуры Европейского Союза — включая оценку евро и множество внутренних европейских правил — только усиливают эту зависимость от экспорта.

Это раскалывает и без того раздробленную Европу по меньшей мере на две части. У средиземноморской Европы и таких стран как Германия или Австрия совершенно разные поведенческие паттерны и потребности. Нет единой политики, которая подходила бы всей Европе. Это с самого начала было главной проблемой, но теперь приближается переломный момент. Что идет на благо одной части Европы, вредит другой.

Национализм уже значительно вырос. Его усугубляет украинский кризис и озабоченность восточноевропейских стран ожидаемой угрозой со стороны России. Восточноевропейский страх перед русскими создает еще одну Европу — всего этих отдельных Европ четыре, если выделить скандинавские страны в отдельную. Учитывая рост популярности евроскептиков одновременно справа и слева, все большую легитимизацию мейнстримных партий и рост популярности европейских сепаратистов, раздробленность и националистический подъем, которые мы предсказывали в 2005 году и ранее, очевидны.

Этот тренд будет продолжаться. Европейский Союз может уцелеть в какой-то форме, но европейская экономика, политика и военное сотрудничество будут управляться преимущественно двусторонними или ограниченными многосторонними партнерствами, имеющими узкую направленность и не связывающими участников. Некоторые государства могут сохранить остаточное членство в сильно измененном Европейском Союзе, но сам по себе он не будет больше определять характер европейской политики.

Вместо этого Европу определит возвращение национального государства в качестве основной формы политической жизни на континенте. Число национальных государств, вероятно, будет увеличиваться по мере того, как разнообразные сепаратистские движения будут добиваться успеха — разделения стран на составные части или прямой сецессии. Это будет особенно заметно в ближайшие несколько лет, потому что общеевропейский кризис усилит политическое и экономическое давление.

Германия из этой массы национальных государств будет наиболее влиятельной и в политическом, и в экономическом смысле. Но Германия чрезвычайно уязвима. Это четвертая экономика мира, однако это положение сложилось благодаря экспорту. У экспортеров всегда есть естественная уязвимость: они зависят от возможности и желания покупателей потреблять их продукцию. Другими словами, Германия находится в заложниках у экономического благополучия своего окружения.

В этом смысле против Германии действую несколько сил. Во-первых, растущий европейский национализм будет все больше предпочитать протекционизм в экономике и на рынке труда. Слабые страны, вероятно, прибегнут к разнообразным механизмам контроля над капиталом, а сильные начнут ограничивать пересечение иностранцами — включая граждан ЕС — своих границ. Мы предполагаем, что существующие протекционистские меры, действующие сейчас в европейских экономиках в области, например, сельского хозяйства, в будущем будут дополнены торговыми барьерами, созданными слабыми странами южной Европы, нуждающимися в восстановлении национальных экономик после теперешней депрессии. В глобальном смысле мы ожидаем, что европейский экспорт столкнется со все более сильной конкуренцией и крайне нестабильным спросом. Таким образом, мы прогнозируем продолжительный экономический спад в Германии, который приведет к внутреннему социальному и политическому кризису и ослабит в ближайшие 10 лет влияние Германии на Европу.

Центром экономического роста и растущего политического влияния будет Польша. Польша все это время поддерживала впечатляющие темпы роста — пожалуй, самые впечатляющие после Германии и Австрии. Кроме того, хотя население Польши, вероятно, и начнет сокращаться, но не так сильно, как в Германии или Австрии. По мере того как Германию будут сотрясать глобальные экономические и популяционные сдвиги, Польша диверсифицирует свою внешнюю торговлю и в итоге превратится в доминирующую силу Северо-Европейской равнины. Более того, мы ожидаем, что Польша станет лидером новой антирусской коалиции, к которой в первой половине десятилетия подключится Румыния. Во второй половине десятилетия этот союз сыграет ведущую роль в пересмотре русских границ и возвращении утраченных территорий формальным и неформальным способом. По мере того как Москва будет слабеть, этот союз станет господствовать не только над Белоруссией и Украиной, но и дальше на восток. Все это усилит экономическое и политическое положение Польши и ее союзников.

Польша продолжит получать выгоды от стратегического партнерства с Соединенными Штатами. Когда глобальная сила вступает в такое стратегическое партнерство, она всегда стремится насколько это возможно усилить и оживить экономику партнера, чтобы одновременно стабилизировать общество и позволить строительство мощной армии. С Польшей и Румынией произойдет именно это. Вашингтон не скрывает своего интереса в регионе.

Россия

Маловероятно, что Российская Федерация в ее современном виде уцелеет. Неспособность России превратить прибыль от экспорта энергоресурсов в устойчивую экономику делает ее уязвимой к колебаниям цен на углеводороды. У РФ нет способа защититься от этих рыночных процессов. Учитывая структуру федерации, в которой прибыль от экспорта сначала идет в Москву, и только потом перенаправляется местным правительствам, регионам будет доставаться очень разное количество этой прибыли. Это приведет к повторению советского опыта 1980-x и 1990-x, когда Москва утратила способность поддерживать государственную инфраструктуру. Все это заставит регионы спасаться от проблем самостоятельно, образуя формальные и неформальные автономные объединения. Экономические связи между Москвой и периферией ослабнут.

Исторически Россия решала такие проблемы при помощи спецслужб — КГБ и ее наследницы ФСБ. Но, как и в 1980-х, спецслужбы будут не в состоянии сдержать центробежные силы, отрывающие регионы от центра. Конкретно в этом случае возможности ФСБ ослабляет ее вовлеченность в национальную экономику. Без внушающей подлинный ужас ФСБ раздробление России невозможно будет предотвратить.

К западу от России Польша, Венгрия и Румыния попробуют вернуть регионы, потерянные когда-то в борьбе с русскими. Они попытаются присоединить Украину и Белоруссию. На юге РФ утратит способность контролировать Северный Кавказ, в Средней Азии начнется дестабилизация. На северо-западе Карелия попытается вернуться в состав Финляндии. На Дальнем Востоке начнут вести независимую политику приморские регионы, больше связанные с Японией, Китаем и США, чем с Москвой. Прочие регионы не обязательно будут искать автономии, но могут получить ее помимо своей воли. Основная идея: восстания против Москвы не будет, наоборот, слабеющая Москва оставит после себя вакуум. В этом вакууме будут существовать отдельные фрагменты бывшей Российской Федерации.

Это приведет к крупнейшему кризису следующего десятилетия. Россия обладает огромным ядерным арсеналом, разбросанным по стране. Упадок московской власти поставит вопрос о контроле за этими ракетами и о том, каким образом можно гарантировать отказ от их применения. Для Соединенных Штатов это станет громадным испытанием. Вашингтон — единственная сила, способная решить такую проблему, но американцы будут не в состоянии физически взять под контроль огромное число ракетных баз чисто военным способом, причем так, чтобы ни одна ракета не была в процессе запущена. Соединенным Штатам придется выработать некое военное решение, которое тяжело сейчас внятно представить, смириться с угрозой случайных запусков или создать в ядерных регионах стабильное и экономически устойчивое правительство, чтобы затем со временем нейтрализовать ракеты невоенным путем. Сейчас тяжело сказать, как будет развиваться эта ситуация. Но учитывая наш прогноз — раздробление России — в ближайшие десять лет эту проблему тем или иным способом придется решать.

Вопросом первой половины десятилетия будет территория, на которую распространится новый Балто-Черноморский союз. Логично было бы расширить его до Азербайджана и Каспийского моря. Произойдет ли это, зависит от вещей, которых мы касаемся в прогнозе по Турции и Ближнему Востоку.

Ближний Восток и Северная Африка

Ближний Восток — в особенности область между Левантом и Ираном и Северная Африка — переживает эпоху слома национальных государств. Мы имеем в виду национальные государства, устроенные европейскими державами в XIX и XX веках, которые сейчас рушатся, уступая место фракциям, основанным на родстве, религии или переменчивых экономических интересах. В таких странах, как, например, Ливия, Сирия и Ирак мы видим деволюцию национального государства в конгломерат враждующих группировок, обращающих мало внимания на все сильнее устаревающие национальные границы своих стран.

Этот процесс повторяет произошедшее в Ливане в 1970-х и 1980-х — ливанское правительство прекратило существование, и власть перешла к враждующим группировкам. Главные группировки не могли ни одержать решающую победу, ни потерпеть окончательное поражение — их поддерживали и ими манипулировали из-за границы либо они могли позволить себе самообеспечение. Борьба между этими группировками превратилась в гражданскую войну, сейчас затихшую, но в полном смысле не закончившуюся. В регионе существует вакуум, в котором удобно действовать джихадистским группам, но и эти группы в конечном итоге сдерживают их внутренние противоречия.

Эту ситуацию невозможно разрешить при помощи внешнего вмешательства. Уровень и продолжительность необходимого силового вмешательства превышают возможности Соединенных Штатов даже по самым смелым расчетам. Учитывая ситуацию в других регионах, в особенности в России, США не могут больше заниматься исключительно Ближним Востоком.

В то же время эволюция арабских государств, в особенности расположенных к югу от Турции, представляет угрозу для региональной стабильности. США будут пытаться устранить угрозу со стороны отдельных группировок при помощи ограниченного силового вмешательства. США, однако, не станут вводить в этот регион многочисленные военные контингенты. Вместе с тем страны региона продолжат ждать от США решающей роли даже несмотря на то, что своими глазами наблюдали, как Америка в прошлом десятилетии провалила эту роль. Ожидания будут меняться медленнее, чем реальность.

По мере того как реальность начнет брать свое, окажется, что исходя из географии только одна страна, по-настоящему заинтересованная в стабилизации Сирии и Ирака, имеет возможность свободно действовать в этом направлении и может получить к региону по крайней мере ограниченный доступ. Эта страна — Турция. Сейчас Турция со всех сторон окружена внутриарабскими конфликтами, конфликтами на Кавказе и в бассейне Черного моря. Турция пока не готова к полностью независимой политике на Ближнем Востоке и с готовностью пойдет на сотрудничество с США. Это сотрудничество даст возможность передвинуть линию сдерживания в Грузию и Азербайджан.

В ближайшие десять лет мы ожидаем усиления нестабильности в арабском мире. Кроме того, мы предполагаем, что Турция втянется в конфликт на юге в той степени, в какой этого потребуют война у самых турецких границ и политические последствия этой войны. Это вмешательство будет как можно менее активным и как можно более медленным, но оно будет, и постепенно начнет шириться и усугубляться. Турция, как бы ей этого ни хотелось, не может позволить себе игнорировать хаос у своих границ, и поблизости нет другой страны, способной взять на себя это бремя. Иран не может вмешаться по военным и географическим причинам, это же можно сказать о Саудовской Аравии. Турки, вероятнее всего, начнут выстраивать изменчивые коалиции, в конечном итоге расширив свое влияние до Северной Африки, чтобы стабилизировать ситуацию. Турецко-Иранское соревнование со временем только усилится, но Турция сохранит готовность сотрудничать с Ираном и саудитами по мере необходимости. Какой бы ни была динамика ситуации, Турция в любом случае будет в центре происходящего.

Ближний Восток — не единственный регион, который потребует турецкого внимания. По мере того как Россия будет слабеть, европейцы придут в регионы, которые традиционно были зоной турецких интересов, например северное Причерноморье. Вероятно, Турция будет проецировать на север в основном экономическую и политическую силу, но возможно и умеренное военное вмешательство. Более того, по мере раздробления Европейского Союза и ослабления отдельных европейских экономик некоторые страны могут переориентироваться на восток, и Турция получит возможность усилить свое присутствие на Балканах как единственная крупная сила в регионе.

Прежде чем это станет возможно, туркам необходимо найти равновесие во внутренней политике. Турция — одновременно светская и мусульманская страна. Находящееся сейчас у власти правительство пытается устранить этот разрыв, но пока скорее отталкивает многочисленных секуляристов. Вскоре, вероятно, придет новое правительство. Это постоянное слабое место современной турецкой политики. Как это уже случалось со многими другими странами, Турции предстоит расширяться в атмосфере политической неизвестности. Одновременно с внутриполитическим конфликтом туркам придется решать проблемы с армией, разведкой и дипкорпусом, которые потребуют преобразования и расширения под новые нужды. Как бы то ни было, мы ожидаем, что Турция в ближайшие 10 лет станет крупным региональным игроком.

Восточная Азия

Китай перестанет быть экономикой высокого роста и низких зарплат. По мере того как рост китайской экономики будет замедляться, возникнет необходимость создания экономической инфраструктуры, пригодной для того, чтобы дать рабочие места низкооплачиваемой рабочей силе. В портовых городах это можно сделать быстро, но во внутреннем Китае потребует значительного времени. Китай нормализует свою экономику, как это однажды сделали Япония, Тайвань и Южная Корея. Грандиозное расширение всегда приходит к своему логическому концу, и структура экономики меняется.

Основной проблемой Китая в следующие десять лет будут социальные и экономические последствия этой перемены. Прибрежные регионы сейчас целиком держатся на высоком быстром росте и связях с европейскими и американскими потребителями. По мере того как эти связи будут приходить в упадок, начнут появляться политические и социальные вызовы. В то же время надежды на то, что внутренние регионы за пределами более-менее урбанизированной дельты Янцзы будут расти так же быстро, как побережье, нет. Следующее десятилетие будет посвящено решению этих проблем.

Усиление диктатуры Пекина и масштабная антикоррупционная компания, которая на самом деле представляет собой попытку централизации власти, показывают, как Китай будет выглядеть в следующие десять лет. Китай выбрал гибридный путь, который предполагает централизацию политической и экономической власти укреплением власти Партии над армией и консолидацию до того разрозненных отраслей, например угля и стали, одновременно с осторожными рыночными реформами в государственной промышленности и банковском секторе. Весьма вероятно, что итогом станет жесткая диктатура с более скромными чем раньше экономическими амбициями. Другой сценарий менее вероятен, но возможен — политические элиты побережья могут взбунтоваться против Пекина, протестуя против перераспределения богатства в пользу центральных областей для поддержания политической стабильности. Так в Китае уже бывало, и хотя это не самый вероятный исход, его необходимо держать в голове. Наш прогноз — установление коммунистической диктатуры, высокая степень экономической и политической централизации, усиление национализма.

Китай не сможет легко превратить национализм во внешнюю агрессию. География Китая делает подобные попытки на суше сложными, если не невозможными вовсе. Исключением здесь может быть попытка взять под контроль русское побережье, если наш прогноз верен и Россия раздробится. Здесь Китай наверняка встретит противодействие со стороны Японии. Китай строит большой флот, но у него нет опыта в морской войне и подготовленных офицерских кадров, необходимых для того, чтобы бросить вызов более опытным флотам, включая американский.

У Японии достаточно ресурсов для строительства гораздо более мощного флота и есть военно-морские традиции. К тому же Япония сильно зависит от импорта сырья из Юго-Восточной Азии и Персидского залива. Сейчас японцы нуждаются в Америке для сохранения доступа к этому сырью. Но учитывая наш прогноз, предполагающий более осторожное отношение США к вмешательству в иностранные дела, а также независимость Америки от импорта, надежность США как союзника здесь под вопросом. Таким образом, японцы будут усиливать флот.

Войн за маленькие острова, производящие дешевую неприбыльную энергию, не будет. Вместо этого в регионе развернется игра между тремя сторонами. Россия, слабеющая сила, будет постепенно терять способность защитить свои морские интересы. Китай и Япония будут заинтересованы в том, чтобы ими завладеть. Мы предполагаем, что по мере угасания России этот конфликт превратится в главную схватку региона, и китайско-японская вражда усилится.

Центры пост-китайского производства

Международный капитализм требует регионов с высоким ростом и низкими зарплатами, дающих высокий доход с рискованных вложений. В 1880-х, например, таким регионом были США. Китай — самый новый из таких регионов, он сменил в этом качестве Японию. Нет какой-то одной страны, способной заменить Китай, но мы выделили 16 стран с общим населением 1.15 млрд человек, куда производства могут переместиться, покинув Китай. Чтобы определить эти страны, мы рассмотрели три отрасли. Это, во-первых, текстильная промышленность, в особенности в ее дешевой форме, например, подкладки для курток. Вторая отрасль — обувная, третья — сборка мобильных телефонов. Все три отрасли не требуют больших капиталовложений, а производители быстро перемещают производства, чтобы воспользоваться низкими зарплатами. Такая промышленность (например, производство дешевых игрушек в Японии) обычно работает как фундамент для эволюции и постепенно превращается в производство более широкой номенклатуры дешевых и популярных товаров. Рабочая сила, в самом начале часто женщины, становится доступнее по мере того, как в страну приходят новые заводы. По мировым меркам они предлагают низкую зарплату, но на местном уровне она очень привлекательна.

Как и Китай в начале взлета 1970-х, эти страны обычно политически нестабильны, там проблемы с правовым государством, бедная инфраструктура и множество прочих рисков, которые обычно отпугивают промышленные производства. Но некоторые иностранные компании в таких условиях процветают и строят на существовании таких стран всю бизнес-модель.

На карте видно, что все эти страны находятся в бассейне Индийского океана. Их можно объединить и по другому критерию — это менее развитые регионы Азии, Восточной Африки и Латинской Америки. Мы предполагаем, что в следующие десять лет многие из этих стран — включая, возможно, и некоторые пока незамеченные нами — начнут исполнять функцию, которую в 1980-е исполнял Китай. Это значит, что к концу десятилетия они войдут в фазу ускоренного роста и перейдут к производству гораздо более разнообразных продуктов. Мексика, чья экономика демонстрирует потенциал как для низшего сегмента, так и для более сложных производств, много выиграет от инвестиций и спроса своего северного соседа.

Соединенные Штаты

Экономика США по-прежнему составляет 22% мировой. Америка продолжает доминировать на море и обладает единственной значительной межконтинентальной армией. С 1880-х США беспрепятственно росли в экономическом и политическом смысле. Даже Великая Депрессия оказалась в итоге эпизодической неприятностью. Вокруг роста американской силы выстроена современная международная система, и мы считаем, что он продолжится без препятствий.

Главное преимущество Соединенных Штатов — закрытость. Америка экспортирует всего 9% ВВП, и 40% этого экспорта идет в Канаду и Мексику. Только 5% ВВП подвержены колебаниям глобального спроса. В условиях нарастающего хаоса в Европе, России и Китае Америка может позволить себе потерять половину экспорта — громадный объем, — но даже такая потеря будет вполне решаемой проблемой.

От проблем с импортом США тоже защищены вполне надежно. В отличие от 1973 года, когда арабское эмбарго на нефть значительно пошатнуло американскую экономику, в следующее десятилетие США входят как крупный производитель энергии. Хотя некоторые минералы приходится ввозить из-за пределов NAFTA, а некоторые промышленные товары страна предпочитает импортировать, без всего этого можно легко обойтись, особенно если учесть ожидаемый рост промышленного производства в Мексике после ухода производств из Китая.

Всемирный кризис оставил американцев в выигрыше. В США стекается глобальный капитал — деньги, бегущие из Китая, Европы и России оседают в Америке, снижая процентную ставку и оживляя рынок акций. Америка ощущает некоторое влияние европейского банковского кризиса, но оно, во-первых, несравнимо с тем, что было десять лет назад, а во-вторых, его компенсирует приток капитала. Что касается вечного страха перед уходом китайских денег с американских рынков, это все равно произойдет — но медленно, по мере того как рост китайской экономики будет замедляться, а объем внутренних инвестиций увеличится. Резкий уход невозможен — больше деньги вкладывать просто некуда. Разумеется, в следующие десять лет рост и рынки будут колебаться, но США остается стабильным центром мировой финансовой системы.

В то же время американцы стали менее зависимы от этой системы и столкнулись со множеством трудностей в управлении ей и в особенности в ее умиротворении. США в следующие десять лет будут менее охотно принимать на себя политические обязательства, и гораздо неохотнее — устраивать военные интервенции.

Америка на протяжении века была озабочена опасностью появления европейского гегемона, в особенности возможным союзом между Россией и Германией или покорением одной из этих стран другой. Такой союз более чем какой-либо другой имел бы возможность — при помощи немецкого капитала и технологий в сочетании с русскими ресурсами и живой силой — угрожать американским интересам. В Первую мировую, Вторую мировую и Холодную войны Америке удалось предотвратить его появление.

В мировые войны Америка вступила поздно, и хотя ей удалось понести меньше потерь, чем другие участники конфликта, уровень этих потерь все равно не устроил общество. В Холодную войну США вступили рано, и по крайней мере в Европе не понесли потерь совсем. На этом основан направляющий принцип американской внешней политики, доведенный почти до автоматизма: если в Европе начинает возникать гегемон, США вмешиваются как можно раньше, как во времена Холодной войны, выстраивая союзы и располагая войска на основных оборонительных позициях.

Сейчас это делается в отношении России. Хотя мы предсказываем упадок России, в ближайшей перспективе Россия опасна, особенно загнанная в угол экономически. Более того, каким бы ни был прогноз, США не могу быть полностью уверены, что Россия придет в упадок, и действительно, если русским удастся начать успешное расширение (политически, экономически или военным путем), они могут избежать упадка. Из этого Америка и будет исходить. Американцы попытаются выстроить систему союзов, параллельную НАТО, от Прибалтики до Болгарии, и вовлечь в нее как можно больше стран. В союз попробуют завлечь Турцию и распространить его на Азербайджан. В эти страны пропорционально угрозам будут направлены войска.

Это станет главным содержанием первой половины десятилетия. Во второй половине Вашингтон сосредоточится на том, чтобы избежать ядерной катастрофы при распаде России. Соединенные Штаты не будут втягиваться в решение европейских проблем, не станут воевать с Китаем, и будут как можно меньше вмешиваться в ближневосточные дела. Международные антитеррористические операции продолжатся, но с полным осознанием их в лучшем случае временного результата.

Американцев ожидает крупная проблема. В США существуют пятидесятилетние циклы, каждый из которых заканчивается серьезными социальными и экономическими кризисами. Один из циклов начался в 1932 году с победой Рузвельта и закончился президентством Джимми Картера. Он начался с необходимости восстановить спрос на товары простаивающих фабрик и закончился всеобщим сверхпотреблением, нехваткой инвестиций, двузначными цифрами инфляции и безработицы. Рейган оформил принципы переформатирования американской промышленности через изменения в налоговом законодательстве и сдвинул центр общественной структуры с городских рабочих на обитателей субурбии, профессионалов и предпринимателей.

До конца этого цикла осталось 15 лет, и следующий кризис начнет впервые ощущаться во второй половине следующего десятилетия. Его контуры уже видны — это кризис среднего класса. Проблема не в неравенстве; проблема в том, что средний класс больше не может жить, как средний класс. Сейчас средний доход американского домохозяйства держится на уровне 50000 долларов. Зависит от штата, но на деле эта сумма ближе к 40000. Она позволяет середине среднего класса купить скромный дом и при бережном отношении к деньгам выжить за пределами популярных агломераций. Низший средний класс, 25% населения, не может позволить себе даже этого.

Этому есть две причины. Во-первых, это рост количества родителей-одиночек: два домохозяйства в два раза дороже, чем одно. Во-вторых, дело в том, что решения, которые обеспечили необходимое переформатирование американской промышленности и чрезвычайно увеличили производительность труда, одновременно ухудшили положение среднего класса на рынке труда и уменьшили его доход. Кризис пока не политический — он станет политическим к концу десятилетия, но не разрешится ни выборами 2028-го, ни выборами 2032-го. Это нормальный, циклический кризис, но он все равно будет болезненным.

Контекст

Не бывает безболезненных десятилетий, и даже в самые спокойные времена кто-то продолжает страдать. Кризисы, которые мы ждем в следующие десять лет — не самые тяжелые за прошедший век, и не тяжелее тех, которые еще будут. Как обычно, можно ожидать, что от имеющейся у нас сейчас информации будет зависеть будущее. Часто можно услышать, что страдания и проблемы нашего поколения тяжелее, чем когда бы то ни было. Это обыкновенный нарциссизм. Наше положение неизбежно изменится — и наверняка быстрее, чем мы ожидаем. Наши невзгоды — обыкновенная деталь обычной человеческой жизни. Утешение слабое, но это реальность и тот контекст, в котором нужно воспринимать этот прогноз на ближайшие десять лет.

@ InoSmi.ru via Аркадий Бабченко

Почему Россия прокрастинирует и чем это кончится

Экономика страны при нефти за $40

Нынешние низкие цены на нефть являются результатом затоваривания хранилищ в связи с перепроизводством нефти в мире. Избытки нефти теоретически можно было бы хранить в танкерах, но это дорого стоит и владельцы идут на это, только если ожидают существенного роста цен в будущем. Сегодня таких ожиданий нет, и избытки продаются на спотовом рынке.

Однако, даже если бы объёмы хранилищ были многократно больше, нефть стоила бы ненамного дороже. В последние три года (в основном благодаря резкому увеличению добычи в США и параллельному росту эффективности потребления нефти во всём мире) предложение превышает спрос, а эластичность спроса не настолько велика, чтобы основные производители стали жертвовать долей рынка ради повышения цены — им выгоднее продавать больше, но дешевле. Последнее убедительно подтверждается недавним решением ОПЕК в очередной раз повысить квоты.

Тем не менее нынешняя ситуация не является долгосрочно устойчивой. США сегодня всё ещё добывают около 9 млн баррелей в день, но количество бурильных установок уже упало в три раза с пика, а нынешние цены — ниже $40 за баррель — не только ниже, чем общая себестоимость добычи, но уже приближаются к уровню операционной прибыли. Конечно, в истории биржевых товаров были периоды, когда они торговались дешевле себестоимости. Но добыча по ценам ниже операционной прибыли, особенно компаниями, имеющими существенный уровень краткосрочного долга, невозможна в течение сколько-нибудь долгого времени.

В то же время основные потребители нефти (и в первую очередь Европа) в ответ на драматическое снижение цен уже начали увеличивать спрос, что также должно способствовать балансировке цен. Можно ожидать, что цены ниже $40 за баррель не продержатся в течение всего 2016 года, а долгосрочные равновесные цены всё же находятся в диапазоне чуть выше $50.

«Россия прекратила всякое развитие»

Золотовалютные резервы России очень значительны — в мире мало стран, чьи резервы превышают объёмы импорта на три будущих года. При этом торговый баланс у России всё ещё положительный, и даже при цене на нефть в $35 за баррель он не будет быстро сокращаться. Россия сегодня прекратила всякое развитие, в том числе развитие потребительского рынка, финансовой системы — на этом фоне потребление не будет расти, как и импорт.

Конечно, уровень вывоза капитала в разных формах из России не будет уменьшаться, сальдо счёта текущих операций будет балансировать около нуля, и для поддержания минимального уровня социального обеспечения и бесперебойной работы инфраструктуры резервы всё равно придётся постепенно использовать. Оценки объёма такого использования зависят от цен на нефть и других факторов, но даже при цене на нефть выше $45 за баррель приблизительные расчёты дают потребность в использовании не менее чем $35–40 млрд резервов в год — за пять лет размер резервов сокращается до менее чем годового импорта. Это уже опасный уровень.

Кроме того, не надо забывать, что мы на самом деле не понимаем всех «дырок» сложившейся экономической системы. Каков реальный размер капитала банковской системы — учитывая, что ЦБ доказал свою несостоятельность как надзорный орган, а сегодняшние ещё живые заёмщики могут уже завтра обанкротиться из-за падающего спроса на их товары и услуги? Standard & Poor’s оценил «дыру» в банковской системе в 2–3 трлн рублей ($40 млрд) — и это только сегодняшний её размер. Какие средства потребуются для социального обеспечения работников строительной индустрии, которая, скорее всего, сократится в течение ближайших лет в два раза и более, работников туриндустрии, которая просто умирает, владельцев и работников малых и средних предприятий, которые уже готовы к массовому закрытию? Как повлияет на нас естественное сокращение трудовых ресурсов на 1% в год и рост числа пенсионеров параллельно с банкротством всей пенсионной системы? Что будет с закупаемыми у нас объёмами газа (да и нефти), если наши ключевые покупатели — Турция, Южная Европа, Украина, Китай — уже в ближайшем будущем явно существенно сократят закупки?

Мы не знаем не только реального размера «экономических дыр», мы также не можем знать, какие ошибки будут совершены российской властью в будущем, не знаем, как они отразятся на экономике. Наземная операция (хоть в Сирии, хоть в Таджикистане — Афганистане) обойдётся в десятки миллиардов долларов. Обострение отношений с Израилем (например, в связи с нашим вооружением Ирана) приведёт к усугублению дефицита продуктов питания, лекарств, потере поставщика технологий и комплектующих, в том числе для ВПК. Ссора с Китаем (например, по поводу влияния в Средней Азии) перекроет канал поставки товаров народного потребления, закроет последнее «окно» стратегических инвестиций, лишит надежд на доходы от сухопутного транзита. Сохранение жёсткой позиции по Украине приведёт к тому, что за пять лет мы можем потерять Европу как рынок углеводородов.

«Возвращение чёрного рынка и дефицита»

У России бюджет и так не слишком большой. Официально 45% федерального бюджета составляют прямые нефтегазовые доходы, ещё около 25% — налоги с торговли (в основном импортом). Остаток в пересчёте на душу населения на 25–30% ниже, чем текущий бюджет на душу населения в Украине, только что разорённой революцией, войной, поражённой тотальной коррупцией. Так что нам не до жиру. Фактически Россия сегодня в области экономики — это нефтегазовая корпорация с торговым домом плюс «недо-Украина».

Конечно, бюджет 2016 года в том виде, в котором он принят, по доходам выполнен быть не может. Дело не только в том, что цена на нефть Urals будет сильно ниже $50. Уже для уровня в $50 за баррель бюджет был нереалистичным. Это легко показать «на пальцах». Предыдущие годы (как минимум после 2008 года) доходы федерального бюджета, пересчитанные в баррели нефти, составляли от 3,9 до 4,1 млрд баррелей в год. Эта стабильность — наглядное доказательство тотальной зависимости от нефти. И вдруг бюджет 2016 года свёрстан в размере 4,3 млрд баррелей. При этом «ненефтяной» экспорт у нас упал почти на 50% за два года, производство для внутреннего потребления сократилось на 20–30% (удержаны объёмы производства только в нескольких узких областях пищевой промышленности), прибыль компаний (а значит, налоги на прибыль) упала в разы, средняя зарплата (а значит, НДФЛ) сократилась едва ли не в два с половиной раза. И так далее. Мы даже для $50 за баррель переоценили доходы на 1,5–2 трлн рублей. А уж для $40 за баррель мы, скорее всего, должны вычесть ещё 2 трлн.

Тем не менее вполне возможно, что существенных сокращений расходов бюджета не будет. У страны ещё есть резервные фонды, да и эмиссионный механизм ещё никто не использовал. Власть в России находится в очень тяжёлом положении — дальнейшее сокращение социальных расходов ускорит падение её рейтинга и может привести к серьёзному изменению настроений в обществе (скорее всего, в пользу поднимающих голову социалистических оппонентов власти, которые ещё вчера были абсолютно лояльны).

Сокращение расходов на силовой блок и ВПК может привести к потере контроля над страной, который в большой степени сегодня достигается лояльностью ФСБ, армии и полиции. Сокращение государственной помощи приближённым олигархам и сокращение финансирования проектов правящей элиты могут привести к потере устойчивости самой власти, возникновению внутренних конфликтов, которые приведут к попыткам изменения её конфигурации.

В этой ситуации скорее надо ожидать дальнейшей прокрастинации решений и реформ, сокращения бюджета исключительно за счёт науки, культуры, образования и параллельной попытки понемногу «включать станок» исключительно для обеспечения роста социальных выплат и зарплат в госсекторе. Учитывая, что рост производства в нынешних условиях невозможен, большая часть оказавшихся в экономике денег сразу уйдёт на импорт. Результатом будет рост инфляции и падение ВВП — текущая композиция бюджета не стимулирует создания средств производства и роста эффективности.

Следующим логичным шагом будут попытки ограничить естественные потери валюты — через туризм, импорт, вывоз капитала, деинвестирование. Начнётся постепенное создание ограничений. Сперва, видимо, финансовых (в виде налогов, пошлин), потом — административных (запреты, ограничения по объёму). Дальше — возврат к регулированию курса рубля и начало регулирования цен на наиболее значимые товары. Это будет означать возвращение чёрного рынка и дефицита. Хочется верить, что произойдёт это не в 2016 году.

«Бизнес, который не связан с государством, продолжит сжиматься»

У нас в стране, грубо говоря, четыре вида бизнеса.

Монополии, будь то нефтегазовые или транспортные, будут агрессивно лоббировать субсидии, мотивируя это риском перебоев в работе и негативным социальным эффектом. Они будут получать меньше (деньги взять неоткуда), сокращать инвестиционные программы (неизвестно, плохо это или хорошо, так как их программы крайне неэффективны), но бюрократический рост внутри них не остановится, как не остановятся рост их тарифов (тем более что субсидий становится меньше) и падение качества услуг.

Бизнес, связанный с экспортом, будет себя чувствовать хорошо — себестоимость будет неуклонно снижаться. С другой стороны, этот бизнес будет испытывать на себе возрастающее налоговое давление. В каком-то смысле пойдёт возврат в 1990-е — всё большую часть прибыли будут прятать в офшорах, всё большая доля расходов на персонал будет серой.

Бизнес, встроенный в государственную вертикаль, будет страдать от дефицита денег и умолять начать печатать необеспеченные рубли, чтобы потратить их либо на его спасение, либо на его услуги. Всё чаще мы будем слышать начатые «Столыпинским клубом» псевдонаучные призывы к масштабной эмиссии и новым большим проектам. На неконтролируемой эмиссии можно много заработать и много украсть. Стратегически она добьёт нашу экономику, но лоббисты не сентиментальны, их задача — заработать побыстрее и побольше.

Наконец, весь прочий бизнес — частный бизнес, который не связан с государством, — будет дальше сжиматься. Наиболее эффективные единицы смогут за счёт захвата доли рынка, остающейся от обанкротившихся коллег, удачно сократить издержки и даже вырасти. Они проживут дольше в надежде, что политика наконец изменится и они смогут начать развиваться. Но в целом продолжится исход предпринимателей — из бизнеса и из страны. В последние годы тысячи бизнесменов каждый год уезжают, чтобы создать бизнесы в США, Европе, Турции, Израиле, Индокитае и других местах.

Андрей Мовчан @ Секрет Фирмы via Nickolay V. Kononov

Спасти страну за 20 долларов

Чтобы отсечь люмпен и не дать популистам прийти к власти, нужно принять простой закон: каждый избиратель, придя на участок, должен либо проголосовать, либо получить $20.

В современном мире считается, что только демократия со всеобщим избирательным правом гарантирует стране и ее народу благополучие и процветание. Однако на деле это не так. Точнее, не совсем так.

Когда говорят о демократических странах, обычно вспоминают Европу и Северную Америку: смотрите, дескать, как у них все здорово, богато и комфортно. В бедных и посттоталитарных странах вывод из этого наблюдения обычно такой: cейчас сделаем себе демократию, как на Западе, и заживем не хуже каких‑нибудь чехов.

Проводят свободные выборы. И, как показывает опыт бедных стран, вставших на путь демократии, к власти почти гарантированно приходят левые популисты или правые националисты. Эти ребята ударными темпами приканчивают экономику, после чего объявляют охоту на “врагов”, которые “все испортили”. Обычно в расход пускают местную “пятую колонну” — сторонников всеобщих честных выборов. Местная интеллигенция в ужасе хватается за голову и начинает жарко выяснять, как такое могло произойти. В отдельных случаях либералы не прекращают споров даже у стенки перед расстрельной командой.

Народ начинает что‑то понимать, только когда в результате деятельности демократически избранных (безо всяких кавычек) лидеров из магазинов пропадает еда. Происходит военный переворот или народное восстание, за которыми вновь следуют честные и прозрачные всеобщие выборы. История повторяется.

Нечто подобное уже происходило в Зимбабве (бывшей Южной Родезии), Чили, ЮАР, Египте. Сейчас в такой же ситуации оказались Венесуэла, Таиланд, Палестинская автономия. Россия и Аргентина на подходе.

А дело тут вот в чем: чтобы зажить, как на Западе, сначала надо пройти весь путь развития этого Запада. Нужно пережить этап зарождения и постепенного формирования ответственной политической нации. Для этого в выборах должны участвовать только богатые и образованные слои общества, как это было в Великобритании и США на заре зарождения их демократий. По мере роста общественного богатства к голосованию можно подключать средний класс и мелких собственников. И лишь когда эти люди станут доминировать в обществе, можно разрешить голосовать всем. Проще говоря, без существенной смены структуры общества демократия из лекарства превращается в яд. Из XIX века в XXI прыгнуть невозможно.

Если бы в США XIX века голосовать могли все — только что освобожденные рабы, люмпен из “Банд Нью-Йорка” и тому подобные люди, составлявшие тогда большинство населения страны,— сложно представить, каких законов они бы напринимали. Идеал общественно-экономического устройства общества черни в любую эпоху и в любой стране прекрасно сформулировал булгаковский Шариков: “Взять все и поделить”. С такими законами и законодателями США никогда не стали бы величайшей экономикой мира.

Однако нужно реально смотреть на вещи. Если сейчас ввести имущественный или образовательный ценз, весь западный мир взвоет от возмущения. Инициаторов идеи обвинят в фашизме, сегрегации и черт знает в чем еще. Всеобщее избирательное право уже давно считается самоценностью, священной коровой, которую ни при каких обстоятельствах трогать нельзя.

Но есть способ обойти эту рогатку и допустить к выборам только тех, кто чувствует ответственность за свою страну и действительно готов участвовать в политическом процессе. Для этого надо ввести простой закон. Каждый избиратель, придя на участок, должен сделать выбор: либо взять бюллетень и проголосовать, либо получить $20 (сумма подлежит обсуждению) и потратить их на свое усмотрение.

Одним залпом это убьет предвыборную коррупцию и уничтожит карьеру популистов, обещающих рай на земле. Люмпен будет отсечен от участия в голосовании. Причем, что важно, отсечен по собственной доброй воле, упреков в ограничении прав граждан не будет.

Сейчас подобные идеи активно обсуждаются в Таиланде, где доминирующая сельская беднота от выборов к выборам отдает предпочтение популистам, уже обеспечившим стране огромные экономические проблемы. По сути дела, там началось антидемократическое восстание среднего класса, которое имеет определенные шансы на успех.

Тайцы осознали, что для страны, где преобладает бедное население, всеобщее избирательное право — несомненное зло. Украине, как стране далеко не богатой, не мешало бы сделать соответствующие выводы. Причем еще до выборов, поскольку потом может быть слишком поздно: последние результаты опросов общественного мнения выглядят жутковато.

Иван Яковина @ Новое Время

Развенчание мифа, что Россия — мирная страна

«Русский мир», «Россия – мирная страна». Эти изречения вбиваются в голову не только жителям РФ, но и неподготовленным и наивным гражданам соседних государств. Да так сильно, что для некоторых подумать об ином сродни святотатству. Типичный пример — споры в Украине насчёт признания России страной-агрессором.

Да что далеко ходить – сам имел несколько подобных разговоров за последние полгода. Причём оппонировали вроде умные люди (по прошлой, довоенной жизни). Но как только речь заходила о международной политике — мирная держава, которая лишь вынуждена реагировать, защищать. Вокруг дескать террористы, фашисты и так далее.

Задумался о причинах такого. Но потом решил копнуть — законы, историю, определения. Ведь если тебя начиная со школы учат, что чёрное — это белое, ты так и будешь говорить. Вспомните «новоязу» в определении Дж. Оруэлла. И, знаете, многое становится понятным. Начнём разбираться.

Фашисты — как это понимает Россия

Для начала достаточно взять определение «фашисты». С одной стороны есть учебники. А с другой жизнь и законы по которым живёт общество. В России последние 15 лет нарастала истерия насчёт «победы в Великой Войне», «уничтожения фашизма». И, естественно, роли в этом самой России. Ну или великой миссии великого народа.

Принимается закон «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной Войне 1941 — 1945 годов».

Вроде как ничего страшного. Там например, есть слова об охране памятников Великой Отечественной войны, о запрете фашистской и нацистской символики. И так далее.

Но помним о «новоязе». И получаем занимательную вещь. К памятникам Великой Отечественной войны относятся «архитектурные и другие мемориальные сооружения и объекты, увековечивающие память о событиях, об участниках, о ветеранах и жертвах Великой Отечественной войны.»

Обратите внимание на слово «участники». Кто это? И вот тут начинается самое интересное.

Для этого обращаемся к закону РФ «О ветеранах». В статье 2 данного нормативного акта (Статья 2. Ветераны Великой Отечественной войны) определяется кто есть участник и ветеран данной войны. Но закон имеет ещё и «приложение» — неотъемлемую часть документа, которая так же определяет круг лиц, на которых «распространяется» действие данной статьи.

И ту самое интересное. Итак, в соответствии с законодательством России Ветеранами ВОВ кроме всего прочего являются лица принимавшие участие в боевых действиях:

• по ликвидации националистического подполья на территориях Украины, Белоруссии, Литвы, Латвии и Эстонии в период с 1 января 1944 года по 31 декабря 1951 года.
• при воссоединении СССР, Западной Украины и Западной Белоруссии: с 17 по 28 сентября 1939 года
• в Северной Корее с территории Китая с июня 1950 года по июль 1953 года
• в Венгрии: 1956 год

Таким образом, например, боевые подразделения Кривошеина, которые в 1939 году совместно с войсками Гудериана (армия ІІІ Рейха) штурмовали Брестскую крепость — борцы с фашизмом. В таком случае вопрос «кем были защитники Брестской крепости 1939 года, отбивавшие штурм нацистских войск?» думаю риторичен. С одной стороны ведь стреляет «борец с фашизмом». С другой — понятно кто.

Такая же логика и в случае с борьбой УПА, беларуских, литовских, латышских партизан. Да и той же АК. Эти конфликты — часть «борьбы с фашизмом». Где так же с одной стороны «борцы с фашизмом». С другой – ну сами догадались.

А дальше всё просто: возвращаемся к закону «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной Войне 1941 — 1945 годов». И вспоминаем про памятники. Получаем интересную ситуацию. Стоит, например, в Будапеште, памятник советским карателям 1956 года, в Украине или Беларуси — «доблестным воинам НКВД», которые воевали с этими самыми украинцами и беларусами. Сносишь его — вот тебе и посягательство на «памятник Великой Отечественной Войны». И шум в прессе — в Украине, Беларуси, Венгрии, странах Балтии дескать подымает голову фашизм. С точки зрения РФ — всё правильно. И даже соответствует закону. И не надо спорить о сути конфликтов. Ведь с одной стороны были «борцы с фашизмом». С другой, естественно, «фашисты».

Далее в законе ещё более интересно. Стандартная фраза про запрет атрибутики и символики организаций, отрицающих выводы Нюрнбергского трибунала дополняется незаметной и непонятной фразой: «либо вынесенными в период Великой Отечественной войны». А теперь вновь смотрим участников ВОВ по версии РФ. Вот вам и оправдание «катынских приговоров». Вот вам и суды над УПА, беларуской партизанкой. Вот и казни венгерских повстанцев. Ведь все эти приговоры « вынесены в период Великой Отечественной войны» «участниками» этой самой войны.

А теперь самое интересное. К каким организациям применима данная норма. В законе написано? Отнюдь. Вот цитата «перечень определяется в порядке, установленном Правительством Российской Федерации». То есть захотели — занесли в чёрный список. Захотели — вычеркнули.

Я понимаю — с точки зрения права такой переход не совсем корректен. И хороший юрист разобьёт подобные обвинения в суде. Но проблема в том, что разбивать придётся в российских судах, российскими юристами. Да и не для специалистов это писалось. Для агитаторов. А «в этой парафии» свои законы.

Россия — мирная страна

Второй тезис, который намертво засел во многих головах. Вновь обращусь к законам Российской Федерации. С одной стороны кремлёвское руководство любит говорить о том, что «наших солдат там нет». С другой — есть такая штука как гарантии для ветеранов боевых действий. И вот когда читаешь приложения к закону «О ветеранах» узнаёшь много нового о войнах в которых «наши люди не воевали». Взял на себя смелость просто наложить перечень на табличку по годам. И впечатлился. С 1945 года СССР и позднее РФ официально не воевали ни с кем лишь в промежутках 1954-55 гг. и 1957-60 гг. и в 1998-м. Все остальные годы Россия вела войны. На чужой территории. Да и «мирные» годы можно назвать такими лишь условно — пока в приложение к закону не внесены новые дополнения. Так, например, 1998 год ознаменовался наступлением «армии Абхазии» на грузинские формирования. Формально — без участия РФ. Как впрочем и сегодня действует «армия Новороссии».

Ниже привожу табличку — наслаждайтесь.

Как известно, ООН вмешивается в часть вооруженных конфликтов. Но вот закавыка, в некоторых войнах, указанных в списке СССР (РФ) принимала участие не на стороне «голубых касок». А война с контингентом ООН в Северной Корее и вовсе отнесена к «Великой отечественной». То есть те, кто стрелял в миротворцев — борцы с фашизмом.

Говоря о миротворцах, нельзя обойти вниманием ещё одну особенность политики России. «Мирная страна» как-то не особо спешит указывать в законе о ветеранах участников миротворческих операций. В списке нет ни одного конфликта, в котором войска РФ принимали участие по мандату ООН или других миротворческих операций. Короче, граждане России, которые действительно защищали мир — не ветераны в мирной России. Это военнослужащие «второго сорта». Уважение и социальные гарантии заслуживают лишь те, кто принимал участие в иного рода операциях.

Вот тебе и мирная страна.

Терроризм

Последние несколько месяцев Россия воюет уже не против фашизма. Она борется с терроризмом. И тут снова обратимся к законам Российской Федерации. Федеральный закон Российской Федерации «О противодействии терроризму» даёт следующее определение:

«терроризм — идеология насилия и практика воздействия на принятие решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами противоправных насильственных действий».

И вновь закавыка. Остальные страны считают терроризмом в первую очередь насилие против мирных граждан с целью изменить настроения общества. Например, ООН в 1994 году так сформулировало отношение к терроризму «Преступные действия, направленные или рассчитанные на создание обстановки террора среди населения, группы лиц или конкретных лиц в политических целях, ни при каких обстоятельствах не могут быть оправданы, какими бы ни были соображения политического, философского, идеологического, расового, этнического, религиозного или любого другого характера, которые могут приводится в их оправдание».

Близкие понятия. Но разница в деталях. Ещё раз посмотрим на российское определение. А именно на «практика воздействия на принятие решения… связанные с … и (или) иными формами противоправных насильственных действий».

Что это значит? Хм. А давайте события на Майдане попробуем трактовать согласно закона РФ. Требовать на митинге отставки Януковича — незаконно (ведь есть прописанная в законе процедура импичмента). Но это — влияние на принятие решений органами государственной власти. Значит это — терроризм. Поздравляю, господа, с российской точки зрения сегодня все, кто принимает новую власть в стране – террористы. Таковыми так же будут являться все кто выступит против власти Путина (против можно только галочку на бюллетене ставить). Это «противоправные действия с целью оказать влияние на принятие решений». Они тоже террористы.

Поэтому кремлёвский царёк не кривит душой, говоря о борьбе с террористами по всему миру. Любой диктатор принимает законы согласно которым выступать против него вроде как нельзя. И соответственно любая борьба за свободу в условиях любой диктатуры противоправная. А поскольку такая деятельность призвана оказать влияние на принятие решений органами власти — это может трактоваться как терроризм.

Соответственно и методы борьбы с такими протестами просты и понятны российскому люду: танки, бомбы, ракеты. При этом обычный ватник будет искренне возмущаться почему его страну не понимают другие — ведь она, мол, с террористами борется.

Ища материалы к данному тексту я не думал что всё «настолько запущено». Но факты – упрямая штука. Есть страна:

• которая воюет последние 80 лет
• при этом воюет не на своей территории. И зачастую вопреки решению международных организаций
• легко манипулирует фактами и относит карателей, выступавших против национальных и демократических революций к категории «борцы с фашизмом»
• старается навязывает такое мнение жителям соседних государств
• определяет любое стремление к переходу от диктатуры к свободе как терроризм
• готово применять любые методы подавления таких выступлений. В том числе и с помощью военных операций — ведь как сказано выше, это можно отнести к терроризму
• при всём этом на международной арене лжёт — заявляет например «об отсутствии своих войск на войне» и одновременно включает участников этой самой войны в приложение к закону «о ветеранах».

При всём при этом данная страна утверждает, что она «мирная». Удивляется, что её не любят и боятся соседи. И вместо того, чтобы измениться думает как их «разнести в радиоактивный пепел».

Стоит быть справедливым — в истории этой страны есть «мирные годы» – годы разрухи или экономического коллапса (как 1998-й). Но как только мир помогает этой стране выжить она начинает «воевать против всего мира».

Это уже не просо констатация факта. Это больше похоже на диагноз. Именно поэтому Карфаген Русского Мира Должен быть Разрушен. Только так можно обезопасить своё будущее и будущее свои детей. Сейчас я в этом уверен на 100%.

Игорь Тышкевич @ Politolog.net via Виктор Алексеев