Гиперболея

За последние месяцы я написал несколько статей, где пытался предсказать то, как Запад будет реагировать на действия России в Крыму и Восточной Украине. Пока прогнозы сбываются — не потому, что у меня есть хрустальный шар, в котором можно видеть будущее, а потому, что логика западных лидеров прозрачна и предсказуема. Разобравшись для себя с Западом, я хотел написать и статью, разбирающие возможные варианты действий российского руководства. Но тут меня ждала неудача — я понял, что просто не понимаю логики его действий. Один прогноз, в самом начале острой фазы конфликта, я все же сделал — 28 февраля я имел глупость предсказать, что Россия не введет войска в Крым. Что случилось через пару дней, все уже знают.

Впрочем, проблемы с пониманием логики российского руководства были не у меня одного. За последние месяцы я не видел, наверное, ни одного сбывшегося подробного прогноза. Десятки журналистов, аналитиков и даже государственных деятелей ломают головы, пытаясь понять стратегические планы России. Вопрос, мягко говоря, не праздный, от ответа на него в прямом смысле зависят судьбы мира. Но ответа до сих пор нет. Вернее, ответов много, но построенные на них прогнозы раз за разом оказываются неверными. Я ломал голову над этой загадкой со 2 марта, с того самого момента, как мой первый прогноз не оправдался. Озарение пришло, как это обычно бывает, внезапно, когда я уже отчаялся найти ответ и признавался другу в своем поражении. Отгадка (если это и правда отгадка — я, конечно, могу ошибаться) лежала, как в дзенском коане, совсем не там, где я ее искал.

Но сначала немного теории.

Феномен, который психологи называют «отложенным вознаграждением», а экономисты — «временны́м предпочтением» или «временны́м дисконтированием», впервые был описан в науке более 100 лет назад. Речь идет о способности людей отказаться от меньшего сегодня, чтобы получить большее завтра. У некоторых эта способность есть, у других она отсутствует. Самый, наверное, известный пример из экспериментальной психологии — так называемый стэндфордский зефирный эксперимент, в котором детям предлагали на выбор либо одну сладость сразу, либо две точно таких же чуть позже, и смотрели, какие дети что выберут.

Для психологов люди делятся на два типа — нетерпеливых и терпеливых. У экономистов все значительно сложнее. У каждого человека существует своя функция временнóго дисконтирования, описывающая то, с какой скоростью уменьшается для него субъективная ценность вещей и денег в зависимости от времени, через которые эти вещи и деньги будут доступны. Например, 10-долларовая купюра, доступная сегодня, имеет субъективную ценность размером 10 долларов как для Васи, так и для Пети. Ту же купюру, но доступную только через год, Вася сегодня оценивает в 5 долларов. Но для Пети ее субъективная стоимость через год составляет сегодня лишь 2,5 долларов. Вася дисконтирует на 50% в год, то есть вдвое, а Петя — на 75%, то есть вчетверо. Это значит, что чтобы заставить Петю отказаться от 10 долларов сейчас, нам придется пообещать ему через год как минимум вчетверо больше, то есть не менее 40 долларов. Вася же согласится и на 20.

Экономисты традиционно считают, что обычные люди дисконтируют примерно по одной и той же формуле — экспоненциальной. Это значит, что субъективная стоимость вознаграждения для них снижается равномерно, на сколько-то процентов за единицу времени, хотя проценты эти у разных людей могут быть разными. Но это обычные люди. Пьяницы, наркоманы и курильщики, которые очень хотят, но не могут бросить, дисконтируют по-другому. Для них субъективная стоимость вознаграждения резко падает уже на следующий день, а все, что они могут получить через месяц и больше, имеет почти нулевую ценность. Главное — принять очередную дозу, а потом хоть трава не расти. Такое дисконтирование называется гиперболическим. И свойственно оно не только страдающим разнообразными зависимостями, но и всем, кто живет лишь сегодняшним днем.

Это то, что утверждает чистая теория. На практике, как показывают разнообразные эксперименты, большинство обычных людей дисконтирует время не по чисто экспоненциальной и не по чисто гиперболической, а по квазигиперболической формуле. Это значит, что сначала субъективная ценность вещей и денег достаточно резко падает и только потом начинает уменьшаться по экспоненте. Например, 100 долларов через месяц субъективно воспринимаются вами как 70 (то есть обесцениваются на 30%), а потом с каждым новым месяцем их субъективная ценность снижается еще на 5% от предыдущего.

Что это значит на практике? То, что большинство людей предпочитает получить 100 долларов сегодня, а не 101 завтра. Но при этом получает образование и повышение квалификации (не потому что мама сказала, а потому что это поможет в жизни), следит за здоровьем, откладывает на старость — в общем, строит долгосрочные планы и вкладывает в их осуществление немалые силы и средства. Потому что достаточно высоко ценит не только сегодняшний день, но и то, что будет через год, десять и пятьдесят.

Так поступает большинство людей в Западной, Северной и Центральной Европе, в США, Восточной Азии и даже Латинской Америке. Но, если верить опубликованному в 2011 году исследованию Ванга, Ригера и Хенса, не на Балканах, не в Африке и не в России. Согласно этому исследованию, жители России, Боснии и Нигерии, в отличие от американцев, корейцев и чехов, дисконтируют будущее гиперболически, то есть так же, как пьяницы и наркоманы.

Разумеется, это относится не ко всем россиянам, а лишь к статистическому большинству. К тому же других подробных исследований временного дисконтирования жителей разных стран пока что не проводилось, а одно единственное исследование всегда может быть неточным. Но мои собственные наблюдения скорее подтверждают его результаты. Например, многие мои знакомые из Америки и Европы — и не только скучные технари и экономисты, а даже поэты, которым положено витать в облаках, — еще в студенческие годы начали делать взносы в добровольные пенсионные фонды. Я не знаю ни одного россиянина, который, будучи студентом, забивал себе голову тем, на что он будет жить через 40 лет. Оно и понятно — глупо в юном возрасте откладывать деньги на старость, если существует немалая вероятность того, что через 10–20 лет исчезнет не только фонд, в который ты их вкладываешь, но и государство, которое эти вклады гарантирует.

Конечно, и на Западе жизнь не без сюрпризов. Время от времени и туда залетают «черные лебеди», масштабные непредсказуемые события, о которых писал в одноименной книге Нассим Талеб. Но над Россией эти черные лебеди так и вьются. Это ли причина того, что россияне в отличие от европейцев с американцами предпочитают не придавать большого значения будущему, или, наоборот, то, что россияне не думают о будущем, приводит к такому большому числу непредсказуемых событий с катастрофическими последствиями — вопрос из серии «что было раньше, курица или яйцо». Верно и то и другое. Из-за того, что жизнь постоянно ломает все планы, думать о будущем в России не имеет особого смысла. А из-за того, что мало кто думает о будущем, люди не могут предвидеть действий друг друга, что постоянно приводит к недоразумениям и конфликтам. Мелкие личные недоразумения и конфликты в стране Гиперболее перемножаются, копятся как снежный ком и в конце концов, сходят на все население страны очередной крушащей все на своем пути лавиной.

Из всего вышеизложенного может создаться ложное впечатление, что если человек гиперболически дисконтирует время, он вообще не думает о будущем. Это, конечно, неверно. Жители Гиперболеи о будущем думают. Просто они делают это не так, как все остальные. Поскольку будущее не имеет для них ценности, они не станут тратить серьезные усилия на анализ долговременных последствий собственных действий. Да и польза такого анализа весьма сомнительна — невозможно предсказывать будущее, когда никто вокруг ничего не планирует хотя бы на два хода вперед. Поэтому для гиперболейца будущее равно настоящему. Жизнь в его представлении движется линейно: то, что происходит сейчас, магическим образом будет происходить и завтра, и послезавтра и еще через много лет.

Именно поэтому россияне так склонны к переменам настроения. Любой тактический успех они воспринимают как знак близкой и окончательной победы. Если хорошо реконструировали парк, значит Москва с минуты на минуту станет вровень с Лондоном и Парижем. Если на митинг протеста вышло 50 тысяч человек, значит правительство со дня на день падет. Если удалось быстро присоединить Крым, значит к концу лета присоединим Новороссию, а через год-другой и Аляску. Верно и обратное — любое тактическое поражение воспринимается как конец света.

Другое следствие гиперболического временнóго дисконтирования — готовность пожертвовать важными долгосрочными планами ради краткосрочных. Один из примеров — люди, годами рассуждающие о том, что необходимо ехать, но снова и снова откладывающие этот отъезд до завершения бизнес-проекта, окончания учебы детей или еще чего-нибудь в этом роде, жертвуя (по крайней мере, потенциально) целой будущей жизнью ради пары ближайших лет. Еще один пример — всегдашняя готовность схватить кусок пожирнее, даже ценой потери репутации и будущих прибылей. К этому последнему случаю относится и мартовская история с Крымом.

Теми же причинами объясняется и любовь к политической «стабильности». Люди надеются, что стабильность во власти внесет в окружающий хаос хоть один элемент определенности. К сожалению, они не учитывают того, что политики, не боящиеся потерять свое кресло, могут позволить себе гораздо более резкие шаги, чем политики, которых можно сменить. Не говоря уже о том, что правители — плоть от плоти своего народа, и точно так же не любят и не умеют планировать хотя бы на пару ходов вперед. Из-за этого якобы более «стабильная» авторитарная система является гораздо менее стабильной и предсказуемой, чем устоявшиеся демократии.

Нестабильность эта может проявляться в самых разных местах, порой весьма неожиданных. Многие крупные российские политики и предприниматели вывозили капиталы на Запад, туда, где деньгам ничего не угрожает. Теперь эти люди, наверное, плохо спят. Стабильность обернулась для них нестабильностью, потому что они не смогли предвидеть некоторых последствий собственных действий.

Но вернемся к стенфордскому зефирному эксперименту. Исследователи, которые его проводили, отслеживали и дальнейшие судьбы участвовавших в эксперименте детей. И обнаружили, что дети, способные немного подождать, чтобы получить две сладости потом вместо одной сейчас, оказались заметно успешнее нетерпеливых. В старших классах школы они были не просто заметно менее толстыми (что вполне очевидно), но и значительно лучше учились. Во взрослой жизни они тоже добились бóльших успехов.

Что это значит? То, например, что в России не будет серьезных технических инноваций. Инновации дают отдачу не сразу, а через несколько лет; россияне не могут позволить себе столько ждать. Не будет и стабильного экономического развития — стабильное развитие невозможно без стабильного политико-экономического климата и, тем более, без способности участников рынка к стратегическому планированию. Вообще, чего именно не будет, предсказать довольно легко — не будет процветания, безопасности и той самой вожделенной стабильности.

Сложнее, если вообще возможно, предсказать что будет. Действия 150 миллионов людей, живущих лишь сегодняшним днем, помноженные друг на друга, создают такую неопределенность, что возможны любые варианты развития событий. Так что с уверенностью можно сказать лишь одно — Россию будет трясти. Не все из этих потрясений будут великими, но за 20 лет в ней по-прежнему будет меняться все, а за 200 лет — ничего. Потому что большинству россиян не достаточно важно не только то, что будет с ними через 20 лет, но даже и то, что случится через 20 месяцев.

Остап Кармоди via InLiberty

По поводу российско-китайского газового контракта.

По поводу российско-китайского газового контракта. Только факты:

30-летний контракт предусматривает ежегодную поставку газа в объеме до 38 млрд куб. м газа. Много ли это? Для сравнения, в 2012 г. Украиной было куплено 32,87 млрд куб. м российского газа, так что выводы делайте сами.

Для реализации контракта, России нужно будет вложить еще $55 млрд в освоение месторождений и постройку трубопровода. При этом цена газа для Китая, по оценкам экспертов - $350-360 за 1000 куб. м (точную цену Россия назвать отказалась). С Украины, для поставки газа в которую не требуется никаких капитальных вложений, Россия требует $485 за 1000 куб. м.

От продажи газа Украине и Европе российский бюджет получал немалые деньги, в основном от НДПИ (налог на добычу полезных ископаемых). Для месторождений, откуда будет поставляться газ в Китай, НДПИ обнулили, поскольку его наличие делает экспорт газа в Китай по цене $350-360 убыточным.

via Arthur Welf

Путин и порядок

Почему декларируемая жажда порядка приводит к полному бардаку

Когда спрашиваешь у людей, яростно защищающих власть, что бы та ни делала, что хорошего сделал Путин, обычно слышишь вечное «навел в стране порядок». За порядок очень любили Сталина, за него же белорусы прощают все Лукашенко. На порядок готовы променять все что угодно – будто это высшая ценность. Пусть умрем, зато на вымытом полу не наследим.

Казалось бы, при такой любви к порядку Россия должна выглядеть как многократно улучшенная Германия, но за окном точно не она.

И в повседневной жизни у нас порядка больше не становится.

Если этих же людей спросить, как дела на работе или отправили ли бабушку в санаторий, выяснится, что везде бардак, тут напутали, там забыли, здесь пытались обмануть. Куда девается порядок, свисающий с плакатов провластных митингов – неизвестно. Если Путин его навел – где-то же он должен быть?

Кто хоть раз сталкивался со среднестатистическим госучреждением или обычной коммерческой компанией, тот помнит, что порядка в них не больше, чем в мешке с гвоздями.

Ваши документы потеряют, про запись забудут, загоняют по кабинетам,  в каждом из которых вам будут в лучшем случае говорить «ой, не знаю, спросите у марьи петровны», а в худшем вы и сами не раз слышали.

Эти люди сами никогда не станут наводить порядок – ни в своем учреждении, ни в подъезде, нигде  – пусть Путин придет и наведет. Но нас много, Путин один, помыть окно в коридоре не успевает – так оно и стоит замызганное, обвешанное паутиной – ужас, грязь, бардак, противно, хотим порядка, пойдем за Путина проголосуем.

Каждый раз хочу спросить  – что ж вы сами порядок не наведете? И каждый раз не спрашиваю, потому что знаю, что «пусть кто-нибудь придет и наведет порядок» означает «пусть кто-то придет, сам примет все решения, снимет меня всю ответственность и сделает всю работу».

Порядок в этом понимании вовсе не отсутствие хаоса или бардака – это возможность ходить мимо заплеванного окна и не мыть его.

Это отсутствие необходимости самостоятельно думать и решать, это делегирование ответственности за свою судьбу – то есть добровольный отказ от человеческого. Порядок – это когда за меня все решили и не забыли покормить.

Рассказать такому человеку, что означает порядок, попросить его навести или обязать поддерживать – он придет в ужас, ему такое не надо. Срочно понадобится избавитель от порядка. Такой, который сам знает, как надо, который скажет, как лучше. Такой как Путин.

via KermlinRussia

Об отношениях россии и америки

Думается, что в ближайшие дни-недели эти отношения сформируются согласно цитате.

Брази и четверо его людей встретили молодчиков из Чикаго на вокзале. Один из людей Брази раздобыл такси и переоделся водителем, а носильщик повел посланцев Капоне прямо к этому такси. Как только они сели в машину, с заднего сиденья поднялись Лука Брази и еще один из его людей, приставили пистолеты к вискам парней из Чикаго и приказали им ложиться на коврик машины. Такси направилось в порт к заранее приготовленному складу.

Людей Капоне связали по рукам и ногам, а рты заткнули полотенцами.

Затем Брази взял в руки топор и начал отрубать конечности одного из них. Сначала он отрубил ноги у щиколоток, потом у колен, потом в месте сочленения бедер с тазом. Брази был человеком сильным, но ему пришлось немало потрудиться прежде, чем он завершил эту работу. К этому времени жертва давно испустила дух, а пол склада стал скользким от кусков человеческого мяса, костей и потоков крови. Когда Брази подошел ко второй жертве, он понял, что больше трудиться ему не придется. Второй бандит со страху проглотил полотенце и задохнулся. Полотенце было найдено у него в животе во время посмертного вскрытия, произведенного полицией.

Через несколько дней после этого люди Капоне получили послание от Вито Корлеоне. В послании было сказано: «Теперь ты знаешь, как я обращаюсь со своими врагами. Для чего неаполитанцу вмешиваться в спор двух сицилийцев? Такой человек, как ты, должен знать, насколько выгодней подружиться с тем, кто тебя не просит о помощи, сам заботится о себе и всегда готов оказать тебе в случае необходимости услугу. Ты можешь отвергнуть дружбу. Но я должен заметить, что в этом городе влажный климат, это вредно для неаполитанцев, и мы советуем тебе его никогда не посещать».

via v782

Нацпридаток

Всем, кто радуется, что мы встали с колен и присоединили Крым, рекомендуем далеко не выбрасывать коврик. Не исключено, что он еще пригодится.

Когда телевизор говорит «хватит быть сырьевым придатком Европы!», подразумевая «хватит обогревать нашим газом утопающие в разврате белые изнеженные тела европейских гомосексуалистов», нужно понимать, что это циничная риторика, не имеющая никакого отношения к развитию страны.

Что значит «перестать быть сырьевым придатком Европы»? Это значит – стать сырьевым придатком Китая. То есть придатком сборочного придатка Америки. Уже не знаю, на каких суставах нам придется стоять в этом случае, но нагибаться придется еще ниже.

Руководство страны торопится сделать Россию сырьевым придатком Китая хоть и с убытком для будущих поколений, но с выгодой для себя. Сюрприз, правда? Никогда же они так не делали, а тут даже не знаю, что на них нашло.

Например, Роснефть уже сейчас обслуживает долг в $50 млрд., который образовался после покупки ТНК-BP, благодаря предоплате со стороны китайцев. С Китаем за пять лет подписано два соглашения. В 2013 году Роснефть договорилась поставить китайцам 365 млн. тонн нефти в течение 25 лет. В 2009 году было подписано такое же соглашение на 300 млн. тонн.

Предоплата значит, что «кетайцы денги довали впирод». Вопрос только, в обмен на что.

1.

Только в I квартале 2014 года Сечин получил от китайцев 12 миллиардов живых долларов. А Роснефть, крупнейшим акционером которой является многонациональный народ Российской Федерации, будет еще четверть века поставлять китайцам нефть по фиксированной и не очень выгодной цене.

2.

Из этих денег Игорь Иванович, во-первых, выплатит себе свою самую высокую среди всех российских топ-менеджеров зарплату. А оставшееся направит на «инвестпроекты». Инвестпроекты в России нынче очень дороги. Сильно дороже, чем на Западе, хотя рабочая сила сильно дешевле.

3.

По соглашению 2009 года, когда китайцы тоже сразу дали Роснефти кредит, каждый баррель нефти в итоге обошелся им на 15-25 долларов дешевле, чем европейцам. Вдобавок россияне стали больше платить за бензин. Мы не перестали быть сырьевым придатком. Мы стали менее прибыльным сырьевым придатком.

4.

Какова мотивация этого решения? Не знаю, но очевидно, что китайцы разбираются в коррупции не хуже русских. Об этом говорят не только ежегодные списки расстрелянных коррупционеров. В этих списках как раз всякие районные руководители, то есть что-то вроде осужденных за коррупцию российских врачей и учителей.

Дети руководителей компартии Китая ездят по Пекину на Феррари. Состав Всекитайского собрания народных представителей (это законодательный орган Китая и номинально высший государственный орган страны) до неприличия напоминает китайский список Forbes.

В 2012 году совокупное состояние 70 его богатейших членов составляло $90 млрд. То есть каждый из них был чуть более чем миллиардером. В тот же момент состояние всех 660 членов трех ветвей власти США составляло $7,5 млрд.

Вся верховная власть США беднее, чем семь китайских депутатов. Американский ВВП на душу населения, правда, выше в 5,5 раз, но этот парадокс мы объясним как-нибудь позже.

5.

Параллельно с Роснефтью на Китай переориентируется и Газпром, причем поставляя газ по тем же долгосрочным контрактам и дешевле, чем на Украину.

6. 

Место России на европейском рынке уже спешит занять Иран. Вот что сказал 30 апреля на встрече с французами замминистра нефти Ирана Али Мажеди: «Иран готов к экспорту газа в Европу через Турцию или по любым другим маршрутам». Также Мажеди отметил, что «диверсификация экспортных направлений имеет большое значение для Тегерана» и подчеркнул, что «Европа тоже хочет диверсифицировать своих поставщиков газа».

Что из этого следует? Европа не замерзнет. Игорь Иванович станет еще богаче. Уровень жизни населения снизится. Китай соберет еще больше айфонов для американцев, а те китайцы, что не выбросятся с крыши Foxconn’а, может быть даже съедят две миски риса. Ведь об этом мы все мечтали, отряхивая колени?

KermlinRussia

За пределами бюджета, или совсем другая Россия

О кризисе (стагнации, замедлении роста — нужное вписать) в России не отписался только ленивый. Не ленивые же отметили, что именно кризис стал одной из важных причин активизации страны на внешнеполитической арене. Классическая «маленькая победоносная война» должна была избавить руководство державы от необходимости как-то решать практически нерешаемые проблемы, связанные с тотальным огосударствлением хозяйства, вытеснением независимого бизнеса и многими другими веселыми вещами. Рассматривая региональные бюджеты, умные и тонкие аналитики показывали, что региональный кризис уже невозможно скрыть от самих себя даже с помощью совершенной игры со статистическими показателями.

Даже взлет пламенного патриотизма, связанный с украинскими событиями, не особенно потеснил тему грядущего экономического апокалипсиса локального масштаба. Скорее наоборот. Наиболее последовательные критики режима указывают, что конфронтация с Европой только ускорит спад, превратив снижение роста экономики страны в пространство «свободного падения». В противовес «воплям паникеров из пятой колонны» патриотически ориентированные аналитики указывают, что Европа без нас просто не выживет. А переориентация на Китай только добавит родному отечеству евразийского шарма и геополитического величия.

Все это не просто правильно, а очень правильно. Правда, при одном «если». Если реальность, в том числе хозяйственная реальность, существует только в пределах экономических показателей, в пределах бухгалтерии. В бухгалтерии ситуация становится все более печальной. Поскольку же бухгалтерия за последнее десятилетие включила в себя экспортные отрасли, «которые и кормят страну», а ужесточение отчетности сделало игру с цифрами без высочайшего разрешения чреватой совсем печальными последствиями, то скрыть легкую печаль от того, что дебет с кредитом не сходятся, удается уже с трудом. Но так ли отражает реальность современная бухгалтерия? Точнее, всю ли реальность она отражает? Попробуем разобраться. 

Кого кормит бюджет

Весть о сорока миллионах жителей России, которые ускользнули от внимательного ока государства и занимаются чем попало, в самом недавнем прошлом всколыхнула общественное мнение. Не меньший шок вызвала новость, правда, в более отдаленном прошлом, о пятнадцати миллионах работников, которые кормят Россию. Сами по себе эти цифры странные и не очень достоверные. Но именно они, как нам кажется, стали «прорывом» неявной, скрытой реальности в реальность публичную, «бухгалтерскую». Итак, примем на веру, что именно 15 миллионов человек так или иначе связаны с теми экспортными отраслями, которые и пополняют бюджеты разных уровней, прежде всего, «кормящий» федеральный бюджет. Кого же они кормят? Конечно, в первую голову, «силовиков»: армию, МВД, ФСБ и тому подобные важные структуры. Но численно эта группа составляет менее 5 миллионов человек. Даже если мы добавим сюда столько же иждивенцев, то выйдет 10 миллионов. Много? Слов нет. Кто еще? Конечно, чиновники самых разных уровней — от муниципального до федерального. По подсчетам С. Кордонского этих бенефициариев бюджета около 9 миллионов. Еще столько же составит численность прибюджетных организаций и всевозможных контролеров. Учтем какие-то мультиэффекты: рестораны, где обедают чиновники, магазины, где они отовариваются, салоны, где они покупают машины. Получим где-нибудь в районе 40 миллионов человек. Конечно, ни один экономист или демограф не принял бы эту цифру. Но нам важна не точность ее, а порядок величин. Порядок же этот показывает, что менее трети населения страны кормится от бюджета, от государства.

А как же «бюджетники»? — спросит проницательный читатель. Вот здесь уже начинается интересное. Исследования последних трех-четырех лет, проводимые в разных регионах страны, фиксируют крайне интересную ситуацию. Все больше увеличивается число людей, для которых формальная занятость не является основным источником существования. Типичный ответ: «Там лежит моя трудовая книжка». Основным же источником существования выступает самозанятость. Самая разная. Музыканты работают таксистами, преподаватели вузов — риелторами, учителя выращивают овощи на продажу, а журналисты подвизаются в мелкооптовой торговле. Конечно, кто-то из «бюджетников» живет и бюджетом. Классические «полставки», «гранты» и т.д. Но, на удивление, таких оказывается совсем немного. Причем с каждым годом, начиная с кризисного 2008-го, все меньше. Бизнес здесь может быть и достаточно сложным. Но с официальной занятостью «бизнесмен» порывать не спешит. Причина проста. Банк выдает кредит на основе справки о доходах. Предприятие — главный поставщик этих справок. А без кредита не всегда можно обойтись. Правда, все чаще информанты говорили о «черных» банках, о ростовщиках. Но у этих финансистов пока ставки даже выше, чем у Сбербанка. Плата за риск делает круг их клиентов достаточно ограниченным.

В целом, самообеспечение все шире распространяется в среде работников этого сектора. Все меньшую роль играет здесь зарплата, полученная «по ведомости». Даже наиболее квалифицированные работники, «промышляющие» консалтингом, предоставлением юридических услуг и др., предпочитают делать это «в свободное от работы время», получая вознаграждение «в конверте» или «на карточку». Издержки легальности для любой деятельности, не подпитываемой напрямую из бюджета, настолько высоки, что риски нелегального или полулегального существования отступают. Возникает огромный «серый» сектор, постепенно распространяющийся с «бюджетных сфер» на остальные. 

Реальная экономика за пределами бюджета

Самозанятость появляется и у рабочих на заводах, которые вроде бы и коммерческие предприятия, но выживают почти исключительно на бюджетные деньги. Здесь реализуются классические советские стратегии «несунов». Правда, с определенными отличиями. Как многие современные журналы выбирают форму «облака блогов», так и современные предприятия превращаются в некое их подобие. Есть вполне официальное производство. Убыточное или почти убыточное. Тщательно платящее налоги, проходящее проверки, получающее какую-то поддержку из бюджета. Словом, нормальное предприятие эпохи процветания и стабильности. Но это предприятие только «крыша», видимая форма десятков малых и вполне рентабельных производств, удовлетворяющих потребности местных жителей, а, порой, и не только их. «Несуны» здесь — поставщики сырья. Местные умельцы — работники. Понятно, что эти «производители» должны делиться и с руководством завода, и с многочисленными проверяющими. Но ведь и те выполняют важную функцию. Они ведут отчетность, создавая тот «образ», который готово принять государство. Они несут издержки по оплате запредельных энергетических тарифов, содержанию техники. Другой вопрос, что все остальные издержки оказываются настолько низкими, что обеспечивают выживание и заведомо убыточному производству, и его работникам. Самое же главное, что они создают устойчивую социальную среду вокруг себя. Среду более или менее комфортной жизни, застрахованную от бюджетных потрясений, выработавшую сложный механизм защиты от государства. Именно наличие такой среды позволяет выживать и населению моногородов, и значительной части населения городов покрупнее. Той части, которая не имеет радости принадлежать к сословию государевых людей.

Еще более интересные вещи происходят в сфере сельского хозяйства. Мантра об агрохолдингах, которые все спасут, позволят вывозить в массовом порядке пшеницу за границу и вообще вещь просто замечательная и современная, кажется, перестает работать. Агрохолдинги, как и большая часть прибюджетного бизнеса, становятся все более убыточными, порождают все более острые противоречия в сельском социуме. По гиперболе растут и их издержки. Зато в порах и прорехах этих сельскохозяйственных монстров начинает оживать совсем другое хозяйство.

Семейные связи создают основания для «смычки города и деревни», так и не удавшейся советской власти. Горожане инвестируют в «приусадебное хозяйство», где сельские жители откармливают поросят, заводят молочных коров, выращивают классические огурчики и помидорчики. Горожане же и решают проблемы собственного обеспечения, и организуют сбыт. Понятно, что подобное хозяйство возможно вблизи крупных городов, в пригородах. В более отдаленных местностях все обстоит несколько иначе. Ведь там, где плохо с дорогами, «плохо» и с контролерами. Их там мало. В этих местностях возникают вполне развитые фермерские хозяйства, как правило, связанные с ресторанами и кафе на крупных трассах, в городах и пригородах. Несколько реже они связываются (или сами создают) с пищевыми производствами: колбасные цеха, сыроварни и т.д.

Понятно, что без торговли все эти предприятия окажутся очень маленькими, локальными. Хотя и в этом виде они важны, поскольку именно благодаря им большая часть населения справляется с процветанием и стабильностью. Но торговля возникает и здесь, причем достаточно разнообразная по способу организации. Самая примитивная ее форма: продажа родственниками-горожанами продукции, произведенной сельскими сородичами. Здесь все просто: пара бидонов молока, 5-6 килограммов мяса, несколько десятков яиц и т.д. Может быть, продукты местной пасеки, которые тоже большей частью минуют городской рынок. Несколько более сложные торговые схемы возникают в связи с появлением посредников, обеспечивающих регулярный контакт между потребителями в городах и производителями в сельской местности. Такой своеобразный вариант «рассеянной мануфактуры». Поскольку речь идет хоть и о гораздо более широком, но все же вполне ограниченном числе потребителей, какая-либо легализация здесь просто без надобности.

Гораздо более сложные образования возникают при частичной легализации торговли. Наряду со вполне легальной, а потому обремененной огромными издержками торговлей все активнее ведется торговля «неучтенкой» (если использовать советский термин), т.е. продукцией тех самых, не вполне легальных или совсем не легальных производств. Технологии здесь сложились самые различные. Их перечисление и описание — предмет отдельной статьи. Здесь важно лишь то, что, совсем никак не отражаясь в отчетности, сформировался вполне жизнеспособный сектор экономики, способный прокормить своих участников. Пока он воспринимается как дополнительный. Но именно он обеспечивает выживание, именно вокруг него выстраивается социальная ткань. Важно и то, что в отличие от откровенного воровства в ходе тендеров и прочих игрищ, организуемых государством и пригосударственным бизнесом, этот бизнес не «черный», а «серый». Он не против закона, а мимо него.

Если же добавить сюда продолжающий существовать торговый бизнес в трансграничном пространстве, в рамках которого сегодня возникают вполне жизнеспособные хозяйственные организмы, то картинка выйдет и вовсе показательной. Большая часть населения страны живет в пространстве никак или почти никак не связанном с государственным бюджетом и нефтегазовым счастьем.

Казалось бы, именно сюда и стоит вкладывать средства бюджету. Ведь внутренний рынок, самодостаточный и эффективный, вполне себе основа и для независимой и активной внешней политики, и для какой-нибудь суверенной демократии. Но не все так просто. Проблемы возникают, и целых две. Попробуем в них разобраться. 

Почему это не интересно государству

Дело-то не сложное. Сами участники этого рынка борьбе за свободу в пространстве политики и становлению правового государства предпочитают тактику избегания любого (и позитивного, и негативного) контакта с государством. Формальное право, закон — здесь высшая степень риска, за которой всякая социальная и хозяйственная активность прекращаются. Политическая борьба при таких условиях походит на борьбу за гордое право ношения рабского ошейника. Государство (любое) — противник, чье вторжение неизбежно разрушает социальную ткань общества, вне зависимости от того, какими именно порывами вдохновлено само государство. Благой порыв точно так же разрушает социальную ткань, как и самый негативный. Основной же способ борьбы с государством предельно прост. Это не восславленный административный рынок. Его смерть стала грустным последствием вертикализации всей страны. Это не вариант итальянской мафии, служащий «прокладкой» между обществом и властью. Эту «прокладку» уничтожили в конце 90-х и добили в «нулевые». Сегодня имя этому способу — имитация, маскировка.

Государство, как писали классики, обладает относительным преимуществом в использовании средств насилия. Свободное хозяйство и свободное общество могут существовать только в зазорах, порах и прорехах государства. Иначе они будут просто уничтожены. И до тех пор, пока эти поры остаются, прямой протест представляется вещью благородной, но… глупой. А может, и просто глупой. Ведь гораздо проще и логичнее сыграть для государственного чиновника ту мелодию, которую он так хочет услышать. Для этого, не только для кредитов «лежит трудовая», для этого стоит контора легальной фабрики, для этого стоит занюханный, но легальный ларек. Для этого «пассивное большинство», столь яростно проклинаемое прогрессивной интеллигенцией. Оно не то чтобы не хочет быть богатым и здоровым. Оно просто живет в ином пространстве и времени, не желая солидаризироваться ни с государством, ни с его врагами.

Понимая это обстоятельство, а также то, что уничтожение «серого бизнеса» должно резко и качественно ухудшить условия жизни того самого «подавляющего большинства», государство предпочитает его «не видеть». Да и развивать его, приспосабливать себя к нему, у государства особого резона нет. Ведь максимум, что можно взять с этого самого «реального сектора» — это налоги на содержание аппарата и выплату пенсий да пособий. Какая же это власть? Это управление какое-то, причем в худшем смысле этого слова.

Другое дело — «сырьевое проклятие». Тут много и сразу. А главное — видимое оно. Нефтяные вышки и газопроводы не спрячешь, за рубеж не вывезешь. Отдашь все, и еще от счастья плакать будешь, что у себя дома, а не в Краснокаменске. Потому и интересна государству только такая экономика, которая хоть немножко отдает сырьевым проклятьем. Остальное — просто не интересно. Остальное нельзя распределять, контролировать, казнить и миловать.

В результате в одной стране существуют две не особенно связанных друг с другом хозяйственные системы. Одна, нефтегазовая, рудная и экспортно-ориентированная кормит государство и связанную с ним треть населения. В том числе и оппозиционную интеллигенцию. Другая система, «серая» и крайне разнообразная по сферам приложения, максимально диверсифицированная, кормит остальное население.

Проблема только в том, что первая все глубже погружается в кризис, связанный с множеством причин. Здесь и сворачивание глобальной экономики, и невероятно затратные «мегапроекты» с более чем сомнительной отдачей, и гигантские, далеко не всегда оправданные вложения в «имидж», разнообразные дорогостоящие симулякры от Сколково и федеральных университетов до губернаторских выборов. Причины можно перечислять дальше — вывод один. Все печально. Собственно, это и фиксируют продвинутые аналитики.

Вот с другой хозяйственной системой все более или менее в порядке. Она настолько диверсифицирована, что кризис или даже коллапс одного из ее направлений не означает гибели или кризиса целого. Целое просто перетекает в другую сферу. Остается лишь принцип доверия между участниками хозяйственного организма. Тот самый, который делает издержки минимальными. Поскольку людям, доверяющим друг другу, не нужен контролер и инспектор. Что же в результате? Посмотрим. 

В области гипотез, предположений и просто фантазий

Откат государства, тем более государства, обладающего таким нефтегазовым ресурсом, как Российская Федерация, процесс крайне медленный. Но, судя по логике последних лет, не думаю, что украинские события как-то радикально это ускорят или замедлят, процесс неизбежный. И первыми жертвами его станут региональные элиты. Уже сегодня кадровый голод становится на этом уровне все более острым. Не то чтобы людей не хватает. Просто желающих занять место на фоне снижения преференций, повышения рисков вплоть до уголовного преследования, становится все меньше. Да и полномочий у регионального уровня власти сегодня остается с гулькин нос.

Следующий шаг — сокращение всевозможных социальных проектов. Государственное образование и здравоохранение без помпы и траурных маршей сходят со сцены. Но учить детей и учиться людям все равно нужно. Соответственно, расширяется «серая зона», а связь между хозяйственными системами становится и совсем зыбкой.

И, наконец, происходит сокращение числа мудрых руководителей и контролеров. Ведь число сфер, которыми нужно руководить и которые нужно контролировать, уменьшается. Уменьшается и вознаграждение этих ценных работников. Но они привыкли жить хорошо. И это замечательно! Значит, они будут искать варианты как успешно продать свою должность. Следовательно, эти замечательные люди становятся договороспособны. Вторая хозяйственная система получает дополнительный импульс. Появляется возможность частичной легализации настоящего бизнеса, возможность его роста.

Вот здесь и возникает развилка. Самый благоприятный, хотя и не самый реалистичный вариант, что в условиях падения возможностей контроля, в условиях резкого сокращения распределяемого, да и силового ресурса, частичного выпадения из глобальной экономики, да и сворачивания самого глобального мира государство решится на масштабное «смягчение» социальной и экономической жизни в стране. Закон и обычное право сольются. Россия вернется к ситуации рубежа столетий, когда государство было уже достаточно сильно, чтобы обслуживать общество, но еще недостаточно, чтоб его подавить. Может ли настолько измениться власть? Думаю, да. Ведь за чуть более чем два десятилетия мы видели такие кульбиты политического курса, что описанный выше не представляет собой ничего невероятного.

Впрочем, есть и другой вариант. Попытка подавить вторую экономику, ликвидировать те «серые» зоны, где она может жить. Сохранить «порядок», построенный на патриотической риторике и новом «железном занавесе». Здесь прогнозировать трудно, но риски «оранжевых» сценариев в этом варианте возрастают многократно. Ведь задетыми окажутся не отвлеченные понятия, а совершенно реальные интересы десятков миллионов людей.

Однако наиболее реальный сценарий, как мне кажется, не сулит ничего интересного политическим наблюдателям и комментаторам. Сырьевая система хозяйства, ориентированная на экспорт, порождающая сверхцентрализованное дирижистское государство, жаждущее «играть роль», медленно будет вытесняться иной, гораздо менее амбициозной, но более жизнеспособной системой. Смена же типа хозяйствования неизбежно меняет и политические практики.

В этот момент, как правило, на авансцену выходят аргументы о неизбежном, укорененном в истории и культуре «рабском (патерналистском) менталитете», который «всегда был в России». Думаю, что по отношению к такой длинной и вполне славной истории, как российская, термин «всегда» выступает сильнейшей натяжкой. Много здесь было всякого и разного. Было рабство, была и свобода. Потому и думается мне, что и впереди у страны будет множество новых, чрезвычайно интересных страниц. Страниц про спокойную и гордую жизнь человека на своей земле. Хотя это будет уже совсем другая история.

Михаил Гефтер