Конец нефте–халявы: первые звоночки и их последствия

Вот, тут со значительным удивлением сообщают: что–то с бюджетом не то творится.
А с чего это вдруг такие вот новости пошли?
Попробуем посмотреть, с чего именно.

Напомню, что примерно 60–65% бюджета РФ дает нефть.
Откуда так много, если после падения цен на нефть НДПИ это всего 37% его?
Не забываем добавить косвенные налоги: налог на прибыль и НДС нефтегазовых компаний; НДС на импорт, оплаченный экспортом нефти и газа; экспортные пошлины; акцизы на нефтепродукты и прочая.

Нефть кончается?
И да, и нет. Как так? А вот так.

Самотлор — самое крупное месторождение нефти в СССР и РФ. 20млрд бочек извлекаемых запасов высококачественной низкосернистой нефти. Прибыль за время эксплуатации — 245 млрд $ при инвестициях не более 27 млрд $ (да и те сделаны во времена СССР)
Сейчас это 3% всей добычи нефти в РФ и 10% всей добычи Роснефти в РФ.

Так вот, падение добычи на Самотлоре — 4,8% в 2016г и 4,3% за первые полгода (!) 2017г
Все, легкодоступная нефть закончилась, остались трудноизвлекаемые слои.
В результате для поддержания объемов добычи Роснефти, несмотря на сопротивление Минфина, пришлось предоставить льготы по НДПИ на 350млрд руб на 10 лет.

ОК, добыча на Самотлоре началась в лохматом 1968. Давайте посмотрим на что–нибудь свежее.
ОК, смотрим Ванкор. Последнее на текущий момент освоенное крупное месторождение (открыто 1988, освоено 2009).
Ванкор сразу осваивался современными методами нефтедобычи, позволяющими брать нефть не быстро, а очень быстро.
В результате на "полку" (максимальное значение добычи, поддерживаемое несколько лет) Ванкор вышел в 2014 на уровне 22млн тонн (тоже 10–11% всей добычи Роснефти). И продержался там всего 3 года, в 2016 уже началось снижение добычи. К 2020 ожидается падение до 13млн тонн в год (получается больше 10% в год).
В результате, если ничего не делать, бюджет только Красноярского края недополучит 8 млрд руб. Тампытаются стимулировать ускоренное освоение новых месторождений льготной ставкой налога на прибыль (он находится в ведении края) — минус 17млрд рублей доходов бюджета. А если не давать льгот — освоение новых месторождений вовсе нерентабельно.

Вывод: дешевая нефть, кормившая всю Россию весь 21 век — заканчивается. Нефти полно, но остается только трудноизвлекаемая и прочая сланцевая (да–да, в России ее дофига), но кормить бюджетников она не сможет, увы.
Халява кончилась.

Теперь возможны 2 варианта:
1) оставляем налоги как есть, тогда через 6–8 лет не будет ни нефти, ни денег в бюджете
2) снижаем налоги, даем льготы, переходим от НДПИ к НДД, тогда нефть будет еще десятки лет, а вот денег в бюджете все равно не будет
Очевидно, вариант 2 лучше, как ни крути. И он уже реализуется.

Возможно, нефть подорожает?
Конечно, подорожает. Только бюджету РФ это не поможет.
Потому что все подорожание достанется нефтяникам, которые будут бурить арктический шельф на глубине 250 метров под 4–метровым паковым льдом (да–да, это ОЧЕНЬ дорого). А ведь именно там находится аж 90% извлекаемых запасов шельфовой нефти в России.
Да и на суше в восточной Сибири — ненамного слаще. Той же Роснефти для освоения новых месторождений нужно 70$ за бочку и выше, даже при условии налоговых льгот.

Ах, да, подорожает она ненадолго. Потому что если ценник станет 200$ за бочку и соответственно потянет за собой газ — через единицы лет китайцы покроют всю пустыню Гоби солнечными батареями и переделают все автомобили на электро: это обойдется им уже дешевле, чем покупать нефть и газ по такой цене.

Смотрим: а что у нас финансируется из бюджета? Вот это все будет порезано.
Оборонка? Приятные зарплаты на военных заводах скоро закончатся, а заводам предложат перейти на изготовление сковородок. (в 1988 это уже проходили, вспоминайте).
Пенсии? 41% ПФ — трансферы из бюджета. Вычтите мысленно 41% из своей пенсии.
Гос. субсидии при покупке авто и квартир? Бегом используйте, пока не отменили.
Поддержка промышленности, без которой она накроется? Стало быть, накроется.
Сколковские инновации? Исчезнут без следа, как уже исчезли сколковские нанотехнологии.
Стабфонды будущих поколений? Одного уже нет, второго скоро не будет.

Налоги? Конечно! Для пополнения бюджета драть будут со всего, чего смогут дотянуться: с кошек, ботинок, окурков и прочая. Конечно, не забывая про машины, недвижимость и даже священную корову–НДФЛ.

Ах, да, все это происходит в самый подходящий момент. Когда амортизация инфраструктуры ЖКХ превышает 50% даже в Москве, а остатки советской промышленности пора просто сносить за полным износом ее.
Может быть, мы вместо нефти заработаем на космических запусках?
Вполне может быть, только сначала придется скинуться и потратиться. Потому как в 2017 всего 19% оборудования предприятий Роскосмоса моложе 10 лет.

Подведем итоги:
Нет, нефть не заканчивается, ее много и хватит на долго.
А что же заканчивается? Нефтяная халява, сытно кормившая Россию весь 21 век.
Теперь нам придется дружно — больше работать и меньше зарабатывать.
Готовимся.
fixik_papus @ d3.ru

Дырка от этики

Что не так с российской системой ценностей

Происходящее сегодня в России все чаще заставляет делать именно моральный выбор. Давать этическую оценку теперь не блажь, а необходимость. И хотя нынешняя ситуация в России все больше напоминает моральную катастрофу, одновременно зарождается и новая этика – по принципу от обратного

В России любят искать универсальные ответы, но подозрительно игнорируют универсальные понятия. К их числу относится и этика – слово, которое у нас почти не звучит; вместо него в ходу скороговорка «морально-этические нормы», которая скорее усыпляет голос совести. Между тем этика – центральное понятие любого общества.

В предыдущем обществе, советском, была классическая авторитарная этика: высшей ценностью и целью объявляется не человек, а внешнее по отношению к нему; человек лишь средство достижения цели. Впрочем, при известном вегетарианстве позднего СССР гуманистические ценности существовали на уровне деклараций (например, борьба за мир), могли закладываться внутри семьи, формироваться с помощью культуры (культ литературы в России именно оттого, что она отсылала к универсальным ценностям).

Но как только ты выходил за пределы «комнаты» – той самой, из которой Бродский не советовал выходить, – ты сталкивался с другой этикой, авторитарной. Она учила не столько жить, сколько умирать. Это был ее центральный, сущностный момент: лучше смерть в бою, чем в собственной постели. «Встретить я хочу мой смертный час так, как встретил смерть товарищ Нетте» (Маяковский). Отголоски этого постулата слышатся даже в произведениях, далеких от соцреализма: у Высоцкого («так лучше, чем от водки и от простуд»); или в иронической форме у Башлачева («Хочу с гранатой прыгнуть под колеса, но знамя части проглотить успеть. Потом молчать на пытках и допросах, а перед смертью – про Катюшу спеть»). Жертва собой – экзистенциальный, индивидуальный акт, вынуждаемый крайними обстоятельствами, превращается в коллективную обязанность. Именно эта установка аукается сегодня в подсознательном, абсурдном, казалось бы, «желании катастрофы» у миллионов – этому их учила авторитарная этика: жить ради того, чтобы умереть правильно.

В 1991 году авторитарная этика рухнула – вместе со страной. Считалось, что замена этики авторитарной на гуманистическую (ориентированную на человека, его жизнь, свободу и интересы) произойдет сама собой. Это главное заблуждение 1990-х – уверенность и Гайдара, и Ельцина, что капитализм все расставит на свои места. Но капитализм – лишь инструмент. Он не может порождать этические нормы. В этой связи важно напомнить о статье Дмитрия Фурмана «Перевернутый истмат». Автор писал о том, что сложившийся капитализм западного типа был результатом протестантской этики. У нас получилось наоборот: капитализм наступил при отсутствии какой-либо этической базы. Фурман в итоге оказался прав: безудержное потребление 2000-х, массовое пользование благами капитализма никак не повлияло ни на этику, ни на массовое сознание в постсоветской России – они остаются, по сути, советскими, независимо от уровня доходов. Парадокс 1990-х: на месте прежней, авторитарной этики не возникло вообще ничего. Там оказалось буквально пустое место.

Этики переходного типа

Все, что появилось на месте прежней этики в 1990-е, можно назвать защитной реакцией общественного организма на травму – попыткой найти опору в архаичных моделях. Таким ситуативным амортизатором стала криминальная этика, а также этика региональная (абсолютизация малой родины, своего района, города, области), которая позднее трансформировалась в национализм. Все эти этики, заметим, объединяет негативность как генеральный принцип: неприятие чужих важнее любви к своим.

Были, конечно, и позитивные результаты, формировались новые профессиональные этики – научная, менеджерская, врачебная, журналистская; сложилось даже подобие сетевой этики. Но локальные этики не могут привести к качественным изменениям общественной среды. Есть и еще одна проблема: этику гуманистическую нельзя навязать в отличие от авторитарной; она может родиться только в обсуждении. Государство может дать толчок этому обсуждению, но для этого нужна политическая воля, чтобы общество могло максимально гласно и широко обсуждать: что такое хорошо и что такое плохо; ради чего мы живем; какая у нас цель? Такого желания не было, не было даже понимания, что это обсуждение необходимо.

Ближе всех к решению проблемы этики была в начале 1990-х церковь, которая оставалась на тогда единственным носителем неавторитарной этики. «Ваша любимая книга? – Библия». Был такой штамп в интервью 1990-х. Но церковь вела себя так, словно 70 лет советской власти были черной дырой и для восстановления светской и религиозной морали обществу нужно попросту вернуться в ситуацию до 1917 года. Это была утопия. Вместо того чтобы учитывать трагический опыт авторитарного человека ХХ века (а другого опыта у третьего-четвертого поколения советских людей попросту уже не могло быть), а также общемировой процесс секуляризации, церковь их игнорировала. В результате заповеди стали существовать отдельно, а жизнь – отдельно (в точности повторяя ситуацию советского двоемыслия). Мораль по воскресеньям, во время службы, а в остальные дни – реальная жизнь.

Между тем церковь могла стать главным посредником между человеком и новой этикой, для этого следовало бы поступиться догматизмом – ради человека; перевести заповеди на светский язык, увязав их с новыми вызовами современности. Философ Поль Рикёр, размышляя о новой этике, предлагал церкви и атеистам «двигаться друг к другу одновременно», идя на взаимные уступки. У нас этого взаимного движения не получилось. Хотя церковь должна была бы поставить важнейшие на тот момент этические вопросы: как совмещаются спекуляция и совесть; получение выгоды и сострадание, капитализм и человечность.

Итак, этическая проблема не была решена. И на месте этики возник эрзац.

Антиэтика, отрицательная этика

Наш ценностный кризис 1990-х еще и совпал по времени с общеевропейским кризисом гуманистических ценностей, но они имели разную природу. Этический кризис на Западе вовсе не означал отказа от этики; напротив, он предполагал ее усложнение и переосмысление. Если мы вспомним сериалы недавнего времени – «Карточный домик» или «Игру престолов», – все они ставят во главу этические вопросы. Голливуд сегодня есть сплошное размышление о морали, своим пафосом он напоминает перестроечное кино. У нас же постмодернизм был понят, напротив, как конец этики, как сознательный отказ от гуманизма – даже в культурной среде. Это привело к появлению своеобразного Голема – Антиэтики, также возведенной в абсолют (точнее, в анти-Абсолют). «Весь мир плох, я тоже плохой, и я горжусь этим». В монологах сегодняшних пропагандистов сквозит именно этот нигилизм 1990-х, радостное отрицание всего святого; их нынешняя охранительная риторика – своеобразное самонаказание за грехи молодости.

Один из подвидов антиэтики – этика-Сталин. Когда люди употребляют привычный оборот «надо их (любых оппонентов) поставить к стенке», эти люди вовсе не сталинисты. Они повторяют «при Сталине был порядок», потому что у них самих в голове беспорядок. Когда они говорят «Сталин бы разобрался», они говорят это потому, что никаких других способов разобраться не знают. Это и есть отголосок авторитарной этики, замены которой не появилось. С этикой-Сталин граничит этика-война: она не строит планов на будущее, порождая тот самый катастрофический тип сознания, который считает войну очищением. Сегодняшнее возвращение к военной этике (мы/они, враги/друзья) не столько проявление агрессии, сколько неуверенности – подсознательная попытка найти какую-то опору.

Вызревавшая поначалу как род интеллектуальной игры, антиэтика к середине 2000-х приобрела вид почти официальной государственной доктрины – отрицательной этики («мы ничем не лучше, но и не хуже других; все в мире ведут себя одинаково плохо»). Причем эта этика никогда не артикулируется, не обсуждается. Важно понимать, что это уже не советская этика (которая не могла усомниться в том, что наш мир лучший из миров). Она буквально никакая, она не содержит ничего позитивного, она строится только на отрицании чужих ценностей. Эта фундаментальная негативность базируется на следующем представлении: человек не способен самостоятельно принять решение, что хорошо, а что плохо, потому что не обладает всей полнотой информации. Такой полнотой обладает только государство; следовательно, только оно вправе давать окончательную оценку.

Впрочем, скажет вам доверительно представитель такого мировоззрения, «все в мире относительно, старичок; никакой границы между добром и злом нет, просто об этом не принято говорить». И в конечном счете всё – игра слов и тлен. В основе этого представления лежит принципиальное неверие в человека, в его природу. В сущности, они инвалиды духа, лишены элементарного этического инстинкта, не способны принять решения о себе. Но эта размытая норма как раз и внушается другим в качестве нормы. Одна из самых популярных тем массового искусства – трансформация интеллигента в предателя, в убийцу, в бандита (сериалы «Апостол», «Пепел», «Ленинград 46», фильм «Батальон»). Внушается мысль, что никаких порядочных людей не существует, все одинаково плохи (это и классическая установка спецслужб, которые работают с худшим в человеке, а не с лучшим).

Отказ от этики в качестве оценочного критерия решает проблему с оценкой прошлого. Как только мы перестаем давать этическую оценку репрессиям, социальным экспериментам и миллионам их жертв, политическим действиям – любое прошлое превращается в механическое движение к нынешнему величию. Жертвы и палачи уравнены в правах: все это было в итоге ради того же величия. «Он [Сталин], конечно, в какой-то мере устроил небольшой геноцидик, но, с другой стороны, он очень сильно поднял экономику», – это высказывание (опрос среди студентов, проведенный лабораторией политических исследований НИУ ВШЭ) стало возможным именно благодаря исключению этики из системы оценок. В этой системе преступления оказываются уравнены с индустриализацией. Лишенный этической оценки, сталинизм превращается в нормальное дело. Размытость этики используется для того, чтобы уходить от принципиальных ответов. Попутно нам внушают – исподволь, конечно, – что политика никогда не бывает чистым делом, без щепок в этом деле не обойдешься.

Наконец, в последние два года, после 2014-го, появился этический реверс – гибрид авторитарной этики и отрицательной. Когда удобно, работает советская этика (мы всегда правы), а когда нужно – включается отрицательная (все одинаково плохи). Отсюда эта двойственность, вечное мигание и переключение, от которого рябит в мозгах. Если свести к силлогизму, получится: «мы всегда правы, потому что все остальные врут». Пытаясь нащупать в этой этике хотя бы какие-то основания, упираешься в пустоту, в ничто. Единственный ответ на вопрос, как это уживается в одной голове, такой: это следствие нерешенного вопроса об этике.

В популярном фильме Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник» звучала известная русская загадка – про дырку от бублика. Это на самом деле история про этику в постсоветской России. Важнейшая проблема, без решения которой невозможно двигаться дальше, загнана вглубь, усыплена, вытеснена в подсознание. Но нерешенная проблема все время напоминает о себе – именно своей травмирующей пустотой, – принимая чудовищные и абсурдные, все новые и новые формы неприятия: мигрантов, либералов, геев, Украины, США, Запада, мира. Немотивированная агрессия, желание наказать, проучить мир и, в конце концов, просто его побить (как на Евро-2016) – следствие нерешенного вопроса об этике. Воинственная пропаганда, отрицание гуманистических ценностей – это на самом деле непрекращающийся вопль коллективной души, жаждущей решения о добре и зле. Это свидетельство зияющей пустоты, огромной дыры на месте этики.
Новая этика. Язык и диалог

«Главный вопрос этики – хорошо ли сыру в пакетике?» – острят российские интеллектуалы. Решение этого вопроса с помощью ницшеанской формулы по ту сторону – то есть за пределами как авторитарной, так и гуманистической этики, – на самом деле попытка укрыться от решения за очередным интеллектуальным бахвальством. Подобные иллюзии рассеиваются, как правило, с первым ударом штурмовика в вашу дверь. Прежде чем высмеивать или отрицать буржуазную этику, нужно вообще-то ее создать. Прежде чем критиковать общество потребления, его нужно иметь.

Это еще один парадокс постсоветской жизни: можно ли перейти в ХХI век, не выучив основных уроков ХХ века? Не пережив опыта экзистенциализма, психоанализа, не осознав нового одиночества человека, его заброшенности в мир – можно ли садиться за руль современности?

Автор осознает всю беспомощность попытки в двух абзацах сформулировать современные теории этики, но суть – очень грубо – можно свести к следующему: гуманистическая этика теперь понимается как инструмент, а не как постулат. Этика – это прежде всего диалог, коммуникация (заметим, что основной удар в последние годы был нанесен пропагандой именно по этим важнейшим понятием этики). Поль Рикёр пишет, что в постиндустриальном обществе этика «смягчилась»; она теперь не требует, а лишь вступает в разговор. Она теперь не судья, а собеседник. Этика понимается «как реализация желания быть» (П. Рикёр. «Конфликт интерпретаций»).

Современная гуманистическая этика почти ничего не требует – это раздражает консерваторов-моралистов; но именно такая максимальная широта и открытость гарантирует ее жизнеспособность.

Этика собирается в словах, формируется под влиянием языка. Кирилл Мартынов пишет о том, что, например, отношение к геям в России меняется под влиянием языка: употребление нейтрального выражения «ЛГБТ-сообщество» взамен предыдущих репрессивных словесных конструкций смягчает даже негативную риторику.

Можно сказать, что гуманистическая этика начинается с самой постановки вопроса об этике. Это в большинстве случаев даже не решение о добре и зле (интерпретация обычно затруднена), но попытка начать диалог. Именно диалог, а не вколачивание, не закрепление этических норм законодательно. Вечная болезнь новой России – юридизм, попытка решить моральные конфликты с помощью запретов и ограничений. Но морали нельзя научить, ей можно только научиться. Любой юридический контроль за сферой этики оборачивается крахом и порождает законодательное безумие. Зато гуманистическая этика экономит массу сил государства: чтобы сказать нельзя, этике не нужен гигантский аппарат принуждения.

Новая этика должна ответить на важнейшие вопросы постсоветского общества, в первую очередь о мире как главной ценности. Утвердить мирную этику – в противовес милитаристской. Этику, которая имела бы высшей целью жизнь человека, а не его смерть. Новая этика предполагает проговаривание проблемы, в том числе и насилия. За сознательным приятием черных страниц прошлого должно последовать примирение и прощение, – но именно сознательное примирение, сознательное решение простить друг друга и забыть прошлые обиды, а не механическое примирение белой империи и красной, как сейчас.

Необходимо решить, главная угроза внутри нас или снаружи? Принять необходимость работать, в первую очередь со злом в себе, а не в других.

Переосмысление отношения к деньгам, богатству, труду. Разговор о деньгах в современном российском обществе – главное табу. Размышление о богатстве и бедности возможно только в виде насмешки над ними. Это не решение проблемы, а попытка укрыться от ее решения; опять же, вопрос отношения к богатству и бедности решается только в рамках этики. У нас торговля до сих пор полуофициально считается аморальным занятием. Есть ли в современном обществе что-то выше выгоды? Выше денег? Дар – отвечает тот же Рикёр; бесплатное, принципиально невыгодное деяние становится свидетельством в пользу морали; дар играет роль амортизатора, регулятора капитализма. И способствует восстановлению доверия, без которого не построить капитализм.

Несмотря на возрождающееся славословие по поводу человека труда, само понятие «труд» нуждается сегодня в переосмыслении – с точки зрения этики; должна ли работа приносить удовольствие? Что считать работой? Должен ли труд быть творческим? И возможно ли просто делать свою работу, не задумываясь о моральных последствиях, как в случае, например, с пропагандистскими медиа?

Российская власть давно заигрывает с советской риторикой, это опасная игра. Риторический антилиберализм перерастает уже в откровенное отрицание капитализма. Потакая массам, власть попадает в ловушку: сегодня приходится уже оправдывать само право на капитализм. Нужно не отрицать капитализм, а объяснять, как им пользоваться; бороться за его гуманизацию, а не заниматься его дискредитаций с помощью искусственных формул.

Происходящее сегодня в России все чаще заставляет делать именно моральный выбор. Обладал ли кто сотой долей сегодняшней серьезности по отношению к политике еще пять, десять лет назад? Приходило ли нам в голову «бороться за мир»? Относились ли мы всерьез к тому, как и что говорится по радио, по телевизору? Давать этическую оценку происходящему в России – сегодня не блажь, а необходимость. Происходящее сейчас можно в целом назвать моральной катастрофой. Но одновременно зарождается и новая этика – по принципу от обратного. Правда, это по-прежнему очень локально и чаще в виде отрицания («не врать, не воровать»).

Случившееся благодаря пропаганде массовое расчеловечивание – трагический урок современности, но он необходим, чтобы понять, что происходит в головах, какое там количество предрассудков и фобий, разрушения и ненависти – прежде всего к самим себе. Теперь мы знаем и масштабы, и причины: отсутствие внятного, артикулированного объяснения – для чего мы живем, чего хотим? Все это должно вызывать одну реакцию: страстное желание помочь этим людям, потому что от непонимания страдают в первую очередь они сами.

Можно согласиться с Даниилом Дондуреем, который пишет, что «…смена способа хозяйствования сама по себе – без перекодирования его культурной платформы – в массовом сознании обречена». Но культура сама по себе не способна решить эти вопросы, в чем мы уже не раз убедились: без этики она становится такой же служанкой идеологии. Без решения проблемы этики невозможно двигаться дальше. Без новых ценностей, соответствующих обществу потребления, капитализм не будет работать. Все попытки решить проблему инструментально, уповая на законы рынка, обречены. Без нового человека, а стало быть, и новой этики невозможно построить ни общество, ни экономику: они не работают без решения человека быть.

Андрей Архангельский @ Carnegie.ru via Facebook

Мифы про СССР, в которые вы продолжаете верить.

В комментарии к моим постам про СССР постоянно приходят поклонники этой страны, которые пишут про "невероятные плюсы" жизни в Союзе — якобы, и квартиры там раздавали бесплатно, и медицина была бесплатной, и вообще всё было бесплатно и качественно, ещё чуть-чуть — и наступил бы коммунизм, да вот проклятые америкосы во главе с Обамой Бушем вмешались и сбили нашего воробья бумерангом на взлёте.

Если начать изучать тему подробнее — то все эти "невероятные плюсы" оказываются обычными мифами, которые тиражируются фанатами СССР и кочуют из форума в форум и из блога в блог. Многие из тех, кто жил в СССР, указывают на ложность этих представлений — но поклонники СССР ничего не хотят слышать, продолжая гнуть свою линию. Почему так происходит — для меня большая загадка.

Итак, в этом посте — сборник самых главных мифов про СССР, в которые многие (и, возможно, вы) продолжают верить.

1. Миф о «бесплатных» квартирах.

Квартиры, которые в СССР якобы раздавались "бесплатно" — чуть ли не самый главный козырь поклонников СССР, мол страна была настолько богатой, что направо и налево раздавала квартиры. Многие из тех, кто не жил в СССР, представляют себе весь процесс в буквальном смысле — приходишь в какой-нибудь исполком, говоришь: "хочу квартиру!" — и тебе тут же выносят на серебряном блюде ключи от шикарной пятикомнатной  квартиры в центре города.

На самом деле все рассказы про "бесплатные квартиры в СССР" — это один большой миф. Во первых, квартиры вовсе не были "бесплатными" — само государство ничего не производит, а только перераспределяет блага, произведенные трудящимися. По факту реальная денежная стоимость, затраченная на строительство жилья, попросту вычиталась из зарплат трудящихся, которая без этой вычеты могла бы быть не 150, а скажем 300 рублей. Это чем-то напоминало ипотеку, на которую вас подписали без вашего ведома и без права выбрать, где и какую квартиру вы хотели бы себе построить. И даже на эту "недоипотеку" люди стояли "в очередях" годами, часто ожидая квартир по 20-30 и более лет.

Хуже того, в отличие от ипотеки, в СССР вы в итоге не становились собственником жилья. Ни сразу после получения жилья, ни через 50 лет проживания в нём. Квартира вам не принадлежала, она могла в любой момент быть изъята государством а сами вы не могли распорядиться своим недвижимым имуществом — ни продать, ни (официально) обменять, и передать по наследству, ни перевести в какие-то другие имущественные активы. По сути, государство вас просто на какое-то время "пускало пожить" в квартиру, создавая соответствующие общественные отношения — никаких имущественных прав вы не имели, что часто использовалось государством как инструмент давления.

Ещё раз, следите за руками — один раз у вас уже вычли средство на строительство жилья (из зарплаты), после чего в любой момент по прихоти государства могли отобрать ещё раз. При этом вы постоянно находились в унизительном положении человека, что-то получившего якобы "бесплатно" и оставшимся за это пожизненным должником.

В общем, "бесплатные квартиры" в Союзе — это один большой миф. Жильё фактически не принадлежало простым людям, не могло быть сдано в аренду, передано по наследству или обращено в деньги. Ситуация стала меняться с появлением жилищных кооперативов в 1980-е годы, но это уже начало совсем другой, несоветской истории.

2. Миф о «бесплатном» образовании и медицине.

Ни медицина, ни образование де факто не было бесплатным — как я уже писал в пункте выше, государство само ничего не производит, а только перераспределяет. Деньги на строительство школ и поликлиник, на зарплаты учителям и врачам изыскивались из бюджета страны, который наполняли люди "производственных" профессий. Без этих налоговых вычитаний сами зарплаты были бы несколько выше, а люди напрямую оплачивали бы те или иные услуги.

В принципе, гарантированный "бесплатный" минимум в системе образования и здравоохранения не плох, но для гармоничного развития общества всегда должна быть какая-то альтернатива, которой не было в СССР. Из-за этой "государственной монополии" на медицину и образование возникал перекос, который порождал ужасный сервис по принципу "куда ты денешься, всё равно к нам придешь!" Все эти хамские продавцы, невнимательные врачи, вообще плохой сервис — прямое следствие такой системы.

3. Миф о «качественных и особенных» продуктах питания.

Честно говоря, это самый загадочный для меня миф. "Стандартный" набор питания советского человека есть сейчас в любом супермаркете — черный хлеб, каши, молоко, сметана, картошка, колбаса, сосиски чай и печенье. Иногда к всему вышеописанному можно докупать плохую жилистую говядину, куриные ножки, жидкую сметану, плавленный сырок, селедку, мороженое и бутылку "Жигулевского" — и будет полный набор. Как это можно ставить выше современного разнообразия (десятки сортов только одних колбас, куча свежих овощей и фруктов) — для меня большая загадка.

Отдельным мифом по интернету гуляют байки про "советские ГОСТы". Якобы всё произведенное "по ГОСТу" было настолько качественным, что хоть на королевский стол подавай. Маразм дошел до того, что в современный маркетинг пришли бренды колбасы и пива "как в СССР по ГОСТу" (так и пишут на упаковках). На самом деле ГОСТ просто описывал процентные соотношения составляющих продуктов, а также описывал, чем их можно заменить. Вот вам ГОСТ 23670-79 (от 1979 года), регламентирующий состав колбасы и сосисок: "Допускается взамен говядины, свинины, баранины совместное использование стабилизатора белкового, массы мясной говяжьей или свиной, или бараньей, пищевой плазмы (сыворотки) крови, крахмала или муки пшеничной". Как видите, ничего волшебно качественного в нём не описано.

Так что все эти ГОСТы, как и продукты какого-то особого качества родом из СССР — это один большой миф. Все эти продукты и сейчас вполне доступны в любом магазине — без очередей и дефицита.

4. Миф про «отсутствие преступности».

В сводках советского МВД постоянно подчеркивался тот факт, что в СССР не существует мафии и нет "дерзких гангстерских ограблений" по образцу "загнивающего Запада". На самом деле именно в СССР родилось то, что называют "организованной преступностью" и "институтом воров в законе". Что интересно, "воровской институт" сложился во многом благодаря действиям самой правоохранительной системы — в переполненных советских тюрьмах и лагерях творился беспредел при полном безразличии и попустительстве администрации, и институт "воров в законе" стал чем-то вроде органа уголовного самоуправления, этаким аналогом "профсоюза". Вместе с этим, это сильно укпепило и систему оргпреступности, "тюрьма как институт" вошла в жизнь многих поколений.

Что касается грабежей и прочего, то они в СССР разумеется были, за разбой в тюрьмах и лагерях сидело немало народу. Были в СССР и маньяки — стоит вспомнить небезызвестного Чикатило, совершавшего свои ужасные преступления с 1978 по 1990 годы, или маньяка по прозвищу "Мосгаз", который орудовал в Москве в 1960-е годы. И это самые известные случаи, попавшие в прессу, я думаю что многие из подобных историй попросту остались за кадром под грифом "секретно".

В общем, преступность в СССР была, и глупо отрицать обратное.

5. Миф о «великих карьерных возможностях».

Миф о каких-то там сверхвысоких карьерных возможностях начал тиражироваться фактически с первых лет советской власти, всем со школьной скамьи рассказывали про "бедственное положение рабочих и крестьян в царской России", предпочитая почему-то не сравнивать положение нынешних советских рабочих с их западными коллегами (понятно почему).

На самом деле карьерные возможности были в СССР весьма сильно ограничены, особенно если вы не состояли в партии. Какой-нибудь начальник цеха с зарплатой в 250-350 рублей — вот предел возможностей обычного советского человека. Были, конечно, ещё всякие известные реализовавшиеся балерины, космонавты и авиаконструкторы, но по отношению к основной массе населения эти граждане составляли 1-2%. При этом в западных странах каждый (буквально каждый) человек при должном старании мог стать миллионером — да, получалось это лишь у немногих, но такая возможность действительно была и есть.

Так что подводя итог этому пункту — карьерные возможности "обычного" советского человека были сильно орграничены.

6. Миф про «высокий уровень жизни».

Многие поклонники СССР постоянно рассказывают о том, как богато и зажиточно жили советские граждане — показывая при этом, как правило, постановочные фотоснимки из "Правды" и отретушированные картинки из "Книги о вкусной и здоровой пище". Реальное положение вещей было далёким от этого, давайте считать. Средняя зарплата в СССР составляла 120-150 рублей, кто-то получал 70, кто-то 300, но "в среднем по больнице" было именно так.

А теперь давайте посмотрим на некоторые цены. Хороший телевизор стоил от 400 до 700 рублей, более-менее приличные мужские туфли — 50-70 рублей, кроссовки "адидас" — столько же. Мебельный гарнитур "Кристина" (полный набор мебели в комнату) в 1980 году стоил 2220 рублей, холодильник — 300, мужская дублёнка — 240. Легковые автомобили стоили от 3 до 7 тысяч рублей, мотоцикл "Ява" — 1260 рублей. Хороший обед в столовой обходился в 2 рубля, кварплата за двухкомнатную квартиру — 15-20 рублей, один поход в магазин обходился рублей в 10-15.

По современным меркам "средняя зарплата" советского человека составляла где-то долларов 250-300 в месяц. Ничем другим, кроме как "бедностью", это назвать нельзя — да, сейчас люди с такой зарплатой не умирают с голоду и могут оплатить коммунальные платежи, но денег больше ни на что не остаётся. Да, в СССР было несколько меньше "статей расходов", но всё равно это была бедность — на покупку мебели и бытовой техники люди копили месяцами, на покупку мебели — годами, а покупка личного автомобиля для большинства оставалось недостижимой мечтой.



maxim-nm @ LiveJournal

Империалистическое помешательство

Сергей Удальцов, один из самых известных российских оппозиционеров, на первой после освобождения пресс-конференции выступает с широкой патриотической программой - поддерживает аннексию Крыма, восхищается оккупацией Донбасса и сожалеет, что России не удалось захватить весь восток Украины. Впрочем, после крымских объяснений Алексея Навального, после ставшего уже афоризмом высказывания про "бутерброд", в такой позиции еще одного оппозиционного активиста нет ничего удивительного. Удивляет другое - почему все это до сих пор называется оппозицией?

Участники покушения на Гитлера 20 июля 1944 года были куда решительнее в своем отношении к диктатуре, чем российские оппозиционеры в отношении к собственной власти, - и практически все поплатились за это жизнью. В современной Германии эти люди - национальные герои, символ борьбы с нацизмом. Но есть один непростой вопрос: а сильно ли отличались взгляды организаторов и участников заговора от взглядов самого фюрера? Думали ли они о будущем Германии как демократической страны? Или только хотели избавиться от Гитлера, который вел страну к пропасти?

Я вовсе не собираюсь ставить под сомнение героизм людей, которые пожертвовали собой ради уничтожения чудища. Я всего лишь пытаюсь объяснить, что и они были порождением больного немецкого общества. И не Гитлер был причиной этой болезни. Это болезнь породила Гитлера - болезнь империалистического реваншизма. Немецкое общество стало выздоравливать только после поражения в страшной войне - и результатом его выздоровления стала современная эффективная демократия, остающаяся сегодня чуть ли не последней надеждой здравомыслящих людей во всем мире.

Так вот, российское общество поражено все той же довоенной немецкой болезнью - болезнью империалистического реваншизма. Эта болезнь породила Путина, но и он инфицирован ею. И Навальный. И Удальцов. И прочие. Каждый россиянин, который не осознает, что оккупация Крыма и Донбасса, Абхазии, Южной Осетии, Приднестровья - главная проблема его страны, - болен. Каждый россиянин, который не понимает, как губительно для его страны вмешательство в Сирии и прочие нелепые попытки продемонстрировать "величие" нищего маргинального государства, сидящего на нефтяной игле, - болен. Каждый россиянин, который, вместо того чтобы задуматься о спасении страны, дает советы украинцам или грузинам, за кого им голосовать и с кем дружить, - болен. И я не уверен, что все эти люди вообще излечимы без какого-то серьезного потрясения. Но и потрясения не пожелаю - не дай Бог никому выздоравливать так, как выздоровели немцы.

Не верьте тем, кто будет уверять вас, что спасение страны в свободных выборах. Гитлер тоже победил на свободных выборах. А не победил бы, так был бы остановлен блоком консерваторов или коммунистами. Германию довел до катастрофы Гинденбург, а привел бы к краху Папен или Тельман, какая разница? Выздоровления не предвиделось.

Не верьте тем, кто скажет вам, что главное - это победить коррупцию. Лозунг борьбы с коррупцией - вообще хорошее занятие для тех, кто не хочет ничего менять по-настоящему. Борьба с коррупцией срабатывает только в выздоравливающей стране, которая хочет перемен, которая в силах отказаться от своих исторических комплексов. В больном государстве самыми эффективными борцами с коррупцией оказываются Гитлер и Муссолини. Или Сталин, перестрелявший в 30-х весь разложившийся аппарат и заменивший его "молодыми эффективными менеджерами", - насколько я понимаю, это и есть то, чего Удальцов ждет от Путина.

Не нужно рассказывать сказки о том, что главное - получить власть, а уж после этого "со всеми договориться". Во-первых, никакой власти те, кто считает себя оппозиционерами, не получат - так и будут метаться между тюрьмами и заграницей. Во-вторых, если получат, то ничего не изменят и ни с кем не договорятся. Большевики сто лет назад тоже метались между тюрьмами и заграницей, а как пришли к власти - залили кровью не только Россию, но и Украину, и Кавказ, и Балтию, и Финляндию, и Польшу, и Центральную Азию - такое вот "право наций на самоопределение" получилось.

Для человека, понимающего, что империалистическое помешательство - главная проблема россиян, Путин, Ходорковский, Навальный или Удальцов выглядят пациентами одного и того же лепрозория, только разведенными по разным палатам. Именно эта общность заболевания и вселяет настоящий ужас.

Vitaly Portnikov @ Grani via Facebook

Золотой сон

Это может показаться удивительным: большинство населения нынешней России при показном и формально декларируемом антифашизме – фашисты. Антиподами фашизма и фашистов являются демократия и демократы. Я попробую объяснить, что имею в виду.

Про демократию нам все понятно. В переводе с древнегреческого "демократия" – "власть народа". Соответственно, эта власть где-то лучше, где-то хуже реализуется через систему выборов. В идеале эти выборы должны быть абсолютно свободными, без каких-либо цензов, кроме возрастного. К этому идеалу стремятся все. Кто-то ближе к нему, кто-то дальше. В мире остается все меньше и меньше диктатур.

Россия сегодня стоит особняком и относится к известному нам типу государств: фашистскому. Проблема даже не в правительстве, которое этой страной управляет, – точнее, не только в правительстве, а еще и в населении России. С правительством все обстоит просто: на нынешнем историческом этапе в России правит хунта офицеров КГБ/ФСБ. Они захватили высшие государственные, политические, управленческие, экономические и хозяйственные посты. Если не все руководители крупных бизнесов, банков и компаний являются офицерами ФСБ, то ими являются приставленные к руководству заместители, контролирующие бизнес в интересах своей организации.

Люди из ФСБ не верят в демократию и не играют в нее, они верят в силу и в диктат. Можно много всего плохого перечислить, во что верит ФСБ, и много хорошего – во что она не верит. Среди прочего она не верит в право народа участвовать в свободных выборах и через это управлять государством. В этом вопросе с ФСБ солидарна еще одна группа функционеров, считающих себя государственниками. К ним относятся – из известных людей – Александр Волошин и Анатолий Чубайс. Они стоят за приоритет государства перед личностью, считают, что в интересах государства все позволено, что цель оправдывает средства, что сильное государство – это всегда хорошо, а слабое – плохо. И если самый простой и быстрый способ отстроить сильное государство с централизованной "вертикалью" – это отдать власть в руки ФСБ, значит, следует поставить у власти ФСБ. Приоритет государства перед личностью и ничтожность личности перед государством – это и есть фашизм. Так что государственники в нынешней России – фашисты.

Переходим к чиновникам, которые в большинстве своем поддерживают Путина. Для этого у них много оснований. Прежде всего, чиновники – государственные служащие, зависимые от государства, а потому государственники. Быть в России чиновником сегодня – самая доходная профессия. Кто-то берет взятки, кто-то откаты, кто-то совмещает работу на государство с частным бизнесом, ставшим возможным благодаря занимаемой должности. Кто-то сочетает первое, второе и третье или ставит во главе крупных бизнесов членов своей семьи. Последнее, в чем заинтересован чиновник, – в свободных выборах и народном контроле над своей деятельностью. В этом отношении все российское чиновничество – тоже фашисты. Путин, засекречивающий данные о недвижимости чиновников (а недвижимость во всем мире является главной формой хранения нажитого капитала), бюрократа устраивает. ФСБ такая система тоже устраивает, так как создает возможность для шантажа неугодных и несговорчивых. Поэтому несговорчивых в государственном аппарате России нет. Российское чиновничество безоговорочно поддерживает Путина и ФСБ, при которых возможности для коррупции стали поистине безграничными. И это та причина, по которой среди чиновников мы не видим перебежчиков и тех, кто добровольно уходит в отставку.

Российский бизнес, конечно же, разноцветен. В отличие от свободного рынка и свободной конкуренции в Европе и США, бизнес в России построен на абсолютно иных принципах. Если основная задача свободного мира – недопущение монополии, убивающей конкуренцию и мешающей научно-техническому прогрессу, то задача российского бизнеса – добиться монополии, так как это обеспечивает больший уровень прибыли. Многие находят выгодным опору на поддержку государства, даже превращение в государственную или полугосударственную структуру, поскольку такая спайка делает возможными бюджетные вливания в бизнес при одновременной приватизации дохода. Иногда государство не оставляет бизнесам иного выбора, кроме как сдаться. Или сначала заменяет менеджеров на "своих" и затем уже проводит реорганизацию. Все это не сильно отличается от рейдерских захватов.

Слияние государства и крупного бизнеса – еще один классический элемент фашистского режима, когда бизнес заинтересован в сильном государстве, правительственных заказах и защите от иностранных конкурентов, а государство – в контроле над бизнесом через возможность оказывать давление на акционеров и менеджеров, вплоть до разорения бизнеса и ареста самих бизнесменов, если "в интересах государства" это оказывается целесообразным. Независимого бизнеса в России нет. Крупный зависит от государства в лице ФСБ и высших государственных чиновников; средний – от прочих чиновников и сотрудников силовых ведомств; мелкий – от власти на местах, в зависимости от того, кто этой властью в каждом конкретном случае является. К свободной рыночной экономике все это не имеет никакого отношения.

В фундаменте всей этой пирамиды "лежит" народ. Его творческой частью является интеллигенция. Среди интеллигенции нам проще всего отловить фашистов и демократов, поскольку интеллигенция имеет привычку говорить и писать. Демократов в процентном отношении мало. Не буду называть их типичных представителей, чтобы, с одной стороны, не подвергать этих людей дополнительному риску, а с другой – не обидеть тех, кого не назвал. Но демократ в сегодняшней России – это не только человек, выступающий за народовластие, свободу слова и свободу выборов. Это еще и человек, выступающий против российского государства, потому что нынешнее российское государство, как мы определили, – это захватившая власть ФСБ. Иными словами, сегодня демократ в России – это человек, выступающий против нынешнего российского руководства во всех его начинаниях (поскольку положительных начинаний у нынешнего российского руководства нет).

Чтобы сделать свою точку зрения максимально простой для понимания, поясню: демократ в России – это тот, кто во время футбольного матча Россия – Украина болеет за Украину, поскольку его страна (Россия) – агрессор, начавший против Украины войну. Демократ в сегодняшней России – это человек, желающий Путину и своему правительству поражения. А так как Путин близко к сердцу принимает спортивные достижения или неудачи российских спортсменов, приходится желать поражения еще и российским спортсменам, дабы зрителям лишний раз не нужно было вставать под звуки советского гимна.

Обратим внимание на то, что, согласно проведенному недавно в России опросу, только 13% россиян назвали исход судебного разбирательства в Гааге по делу ЮКОСа справедливым и призвали руководство страны "подчиниться и выполнить это решение". Сопоставим это с проведенным ранее опросом, согласно которому 87% населения одобряют нынешнюю политику президента России, и мы получим точную раскладку на демократов и всех остальных. Кто же эти "остальные" (с поправкой на то, что показатель в 87% поддержки может быть завышенным)?

Про руководителя ЛДПР Владимира Жириновского и вице-премьера Дмитрия Рогозина долго писать не буду. Жириновский, таскающий в Думе за волосы женщину перед объективами телекамер или под ухмылки Путина рассказывающий в Крыму (уже перед телекамерами всего мира), что освободит из тюрем уголовников и отправит их мародерствовать в Украину, а по Польше нанесет превентивный ядерный удар; Рогозин, заявляющий, что в Молдавию в следующий раз прилетит на бомбардировщике, – обычные фашисты. Далее идут многочисленные российские журналисты и писатели типа Михаила Леонтьева, Дмитрия Киселева, Евгения Попова, Александра Проханова. Как государственники, они верят (искренне или за деньги) в несокрушимую мощь российского государства. Как интеллигенты-"народники", оставляют за "великим русским народом" право уничтожить любой другой, по определению, не великий народ, поскольку исключительность русского народа заключается в том, что только он великий. Толстой и Чайковский являются тому неоспоримым доказательством. У Германии тоже была великая культура – Гете, Вагнер... Это не очень впечатлило союзников в годы Второй мировой войны и не сильно помогло немцам, хотя Гете все до сих пор читают, а Вагнера слушают.

Сила фашизма всегда заключалась в легко усваиваемой идее избранности своей нации и преимущества ее перед остальными. Уязвимость фашизма состояла в его самоизолированности, замкнутости в себе, отсутствии привлекательного интернационального компонента. Согласитесь, нелегко объяснить многонациональному человечеству, что твоя раса высшая, а потому имеет право господствовать над остальными.

Для внутреннего потребления в России оказывается очень полезен пункт о вражеском окружении, когда все остальное человечество живет исключительно намерениями нанести максимальный урон твоей стране и твоему народу. Впрочем, непонятно, почему весь мир озабочен маниакальной идеей навредить России; тем более непонятно, почему одновременно с этим миллионы представителей "великого русского народа" эмигрируют в разные города мира, а оставшиеся норовят получить второе гражданство или вид на жительство в одной из нелюбимых ими стран. Но фактом остается то, что большинство россиян (даже те, кто совсем недавно добровольно покинули родину) душевно страдает от остального мира, который их не любит; или любит, но не бескорыстно; или вежлив, но не искренне; или уважает, но не боится (то есть не очень уважает). Это же большинство, по опросам, готово обменять и уже обменяло свободу на стабильность; оно не нуждается в независимых СМИ и честных выборах, поддерживает захваты соседних стран, особенно если в этих странах проживают этнические русские или если эти государства полностью или частично когда-то принадлежали древней Руси, Российской империи или Советскому Союзу.

Какие же мы из всего этого должны сделать выводы? Следует заключить, что Россия, никогда не жившая при демократии (за исключением девяти ельцинских лет), на данном историческом этапе совсем потеряла голову и склонилась к фашизму. Демократы остались в подавляющем меньшинстве. Из истории мы знаем, что с фашизмом разговаривать приходится только с позиции силы, потому что ни получившие в таких странах власть люди, ни одурманенный ими народ не в состоянии самостоятельно свернуть с дороги войны, на которой они оказываются, не до конца отдавая себе отчет в том, сколь губительна и опасна эта дорога, прежде всего – для них самих.

К этому в целом скептическому полотну следует добавить несколько обнадеживающих мазков. Идеология, основанная на ненависти и доминировании одного народа над другим (например, русских над "убогими" украинцами, по выражению известного российского актера Олега Табакова), в современном мире обречена на поражение. Убогим в конечном итоге оказывался именно фашизм, несущий смерть, а потому не имеющий будущего. Чем скорее Россия осознает, что она не великое, а самое обычное государство со своим не великим, а самым обычным народом, тем ниже окажется цена за отказ от очередного "сна золотого", в который погрузилась Россия.

Юрий Фельштинский @ Радио Свобода via Slava Rabinovich

Коррупция

Коррупция – это налог на бизнес, снижающий активность, уменьшающий ВВП, это важная составляющая деморализации общества, одна из причин правового нигилизма, центробежных настроений внутри страны и утечки капитала вовне.

С коррупцией надо бороться. Не забывая врачебный принцип «не навреди». Коррупция всего лишь симптом, и даже не главный симптом, нашего букета болезней. «Лечение» методом уголовного преследования отдельных коррупционеров и поиска следов бизнеса у действующих чиновников приведет к еще худшим последствиям.

Коррупция не закон, который можно отменить. Она имеет глубинные причины и свое место в экосистеме общества. В России у коррупции ролей две: она формирует для бизнеса хоть какие-то правила игры на фоне негодной законодательной базы, отсутствия независимого суда и постоянно меняющихся «высших решений»; она также обеспечивает единственную личную мотивацию для предприимчивых и разумных (не будем про порядочность) граждан стремиться во власть и пребывать во власти.

Власть – тяжелая работа: 24/7. Все время на виду; каждое слово, действие под контролем; груз принятия решений и ответственность за них. Список мотиваций претендентов небольшой: стремление улучшить жизнь страны, нездоровая жажда власти – или жажда обогащения.

Пассионарным талантам нужны великая идея, уважение, свобода действий и полномочия. Там, где министерская зарплата ниже, чем менеджера банка, где система управления строится на принципах, описанных Салтыковым-Щедриным, пассионариев не будет, можно не мечтать.
«Ворюги» и «кровопийцы»

Остаются, во-первых, «честные» властолюбцы и, во-вторых, прагматики без принципов, готовые поступиться самолюбием и комфортом, чтобы заработать.

Первые не только плохие менеджеры – они апологеты кризисов. Для них чем хуже в стране, чем «чрезвычайнее» положение, тем больше объем власти. Они хотят жить в осажденной крепости, их любимый бюджет – оборонный, а единственный метод управления – запрещать и сажать.

Вторые не намного приятнее, но эффективнее в управлении (надо же придумать, как украсть), заинтересованы в общем росте и развитии (в бедной недовольной стране меньше можно заработать), хотят договариваться и «создавать условия». «Ворюги милей, чем кровопийцы».

Что будет, если борьба с коррупцией перестанет быть декоративной и существенно сместит баланс в пользу чистых властолюбцев?

Будут контратаки коррупционеров и попытки обвинять в коррупции всех вокруг. Процесс парализует ведомства, перегрузит следственные органы, СМИ, будет отвлекать от других проблем, создавая общую атмосферу паранойи. Под видом борьбы с коррупцией будет происходить фабрикация дел, расправа с неугодными, банальная борьба за место во власти, отъем бизнеса. В коррупции уже сегодня стали обвинять оппозиционеров. Процесс Навального тоже о коррупции! На фоне победы над несколькими коррупционерами множество бизнесменов и чиновников пострадают и, возможно, сядут в результате сфабрикованных (и несфабрикованных – коррупции-то очень много!) дел. Это ударит по экономике и управляемости страны больше, чем бьет коррупция.

Мы получим (еще!) на порядок менее эффективную власть. Страх ответственности (а вдруг обвинят!) еще возрастет, а мотивация что-либо делать не по распоряжению сверху (да и по распоряжению сверху тоже) исчезнет совсем. Страна будет сориентирована на инициированные на олимпе мегапроекты – с сомнительной рациональю, зато масштабные и пригодные для торжественного рапорта. Основой политики станет борьба с несуществующими врагами. «Карго-культ» охватит всех и везде.

Коррупция же останется. Самые жесткие режимы – самые коррумпированные. Она централизуется, станет «правом своих», и размер «налога» вырастет – надо же окупать возросшую опасность! Исчезнет «рентная» коррупция. Брать будут «как в последний раз». А конкуренция (и значит, качество) на государственных подрядах принципиально снизится: если сегодня коррупционер за взятку все-таки может допустить к подряду лучшего исполнителя, то в рамках масштабной борьбы с коррупцией брать можно будет только «у своих», которые точно не сдадут. Клановость и семейственность расцветут так, что сегодняшние реалии покажутся свободным рынком.

В мире бизнеса коррупция перестанет создавать правила игры, а новых правил никто не даст. Страна, власть которой очищена от бизнесменов, обладателей имущества за границей, и коррумпированных прагматиков (т. е. тех, кто честно и не очень, но умел устраиваться, зарабатывать, договариваться), прогнавшая предпринимателей, которые еще вчера знали, «кому заносить», и работали, а сегодня вообще не могут встроиться в бизнес, полностью занятый «своими», окончательно свернет на тоталитарный путь развития. Некому будет бенефициировать от «права выбора» (взятка – обратная сторона такого права в коррумпированном государстве; взятки не дают там, где выбирать не из кого), выбора не останется. Конец либеральной экономике с учетом реалий сегодняшнего мирового рынка будет означать конец экономике страны вообще. Нам останется только дождаться падения цены на нефть.
Вылечить политический токсикоз

Коррупцию в России можно считать скорее защитной реакцией социально-экономического организма на токсичный способ построения власти. Чтобы победить коррупцию, надо изменить власть.

Нужны эффективные институты – властный, судебный, предпринимательский. Надо начать с установления жестких правил игры. Только на базе современной системы законодательства и независимого суда мы сможем построить честную мотивацию. Игра без правил слишком рискованна, чтобы в нее играли осторожные, порядочные и профессиональные люди.

Необходимо создать конкуренцию элит за власть, хотя бы за второй ее уровень, если и пока мы не можем выпустить верховную власть из одних рук, опасаясь за стабильность общества.

Надо сократить функции государства (передать часть функций частным органам, часть убрать за абсурдностью и коррупционным функционалом, часть сама ликвидируется за счет замены их нормами права), существенно снизить количество чиновников и существенно увеличить их легальный доход. Чиновник должен жить достойно. Чиновники высших рангов должны быть богаты и иметь пожизненные блага.

Надо передавать максимум полномочий вниз, не боясь коррупции. Правительство должно стать площадкой для дискуссий, причем публично – в прямом эфире (при этом требования к выполнению конечных решений должны быть повышены). Высокое начальство должно показать «низкому начальству» пример уважительного отношения к подчиненным.

В нынешнем виде власть на такие изменения не способна. Борьба с коррупцией делает ее еще более закрытой и консервативной, заставляет удерживать позиции любой ценой. Чтобы создать у власти мотивацию меняться, необходимо последнее «коррупционное действие». Будущее страны дороже морали, ради него мы должны забыть про «справедливое возмездие» и примириться с тем, что «жулики и воры», кто бы они ни были, спокойно доживут свою жизнь в покое и достатке.

Нужно нечто прямо противоположное борьбе с коррупцией – всеобщая амнистия капиталов чиновников, вплоть до самого верха. Легализация снимет главный барьер на пути к изменениям – страх нынешней власти перед разоблачением, делающий ее несменяемой. Официально ставшие мультимиллионерами чиновники смогут вкладывать свои капиталы на родине, и их интерес к власти ослабнет. Они станут радеть за экономический климат, требовать появления независимых судов и эффективных законов – приобретая официальный капитал, они станут больше инвесторами, чем представителями власти. Если общество и власть смогут достигнуть такого договора и всеобщая легализация будет проведена, у страны откроется возможность без катарсиса (или катастрофы) двинуться из XIX века в XXI, а у представителей власти – мирно капитализировать свое положение и уйти на покой (который в их нынешнем положении им может только сниться), уступив управление страной обеспеченным менеджерам с пассионарной жилкой. Это и будет победой – в том числе над коррупцией".

Andrei Movchan @ Facebook

Неизбежность распада России

Историк, исследователь и журналист из Санкт-Петербурга Даниил Коцюбинский в своей книге «Глобальный сепаратизм как преодоление «конца истории», или Что таит революция в маске?» пишет:

«В пользу предположения о неизбежности распада Российской Федерации свидетельствует, прежде всего, тот факт, что в историческом плане она продолжает традицию имперской государственности, основы которой были заложены более 500 лет назад.

А это значит, что, помимо внешнеполитических обременений, доставшихся РФ «по наследству» от СССР и Российской империи, Российская Федерация вместе со статусом «государства – продолжателя» унаследовала и те внутренние противоречия, которые на протяжении XX века уже дважды – в 1917 и 1991 гг. – приводили к распаду российского государства.

Самым тяжким среди этих «родовых недугов» является «генетическая» неспособность к полноценной (то есть не только социально-экономической, но и социально-политической) модернизации. Ибо в случае вступления России на этот путь автоматически запускается механизм нагнетания неразрешимого внутриполитического конфликта, обрекающего государство на неизбежный взрыв и разрушение.

Причины такого, в общем, пессимистического положения дел лежат на поверхности.

Московская держава (включая ее «петербургский зигзаг»), изначально была соединена и на протяжении веков скреплялась исключительно «железом и кровью». В 1917–1921 гг. рухнувшую империю воссоздали большевики, которые в течение семи десятилетий удерживали ее в состоянии тоталитарной «заморозки».

После окончательного оформления Российской Федерации как «единого и неделимого» авторитарного государства, то есть начиная с 1993–1994 гг., силовая компонента также стала одним из важнейших инструментов сохранения относительной внутриполитической стабильности державы.

Перед очередным поколением россиян, вступающим в середине второго десятилетия XX века в очередную эпоху реформаторских пертурбаций, встаёт дилемма: «Что выбрать – Родину или Свободу?». А точнее, какую Родину выбрать: единую, неделимую и несвободную – или же свободную, но уменьшившуюся территориально?

Мысль о том, что именно огромная территория, а также этноконфессиональная и региональная разношерстность обрекают Россию на гражданско-политическую скованность и вечное отставание от ведущих мировых держав, активно обсуждалась еще в начале XX века. Из такого рода рассуждений уже тогда с неизбежностью вытекал «еретический», с точки зрения догмата о «единой и неделимой», вывод: о необходимости «расчленения» Великой России на более компактные и хозяйственно самодостаточные образования. С тех пор ситуация только усугубилась.

Так же, как и Советский Союз, Российская Федерация остаётся единственной страной-гигантом, чья столица – самый крупный национальный мегаполис, в несколько раз превышающий размеры любого другого города страны.

Даже авторитарные государства-гиганты, претендующие на историческую долгосрочность, стремятся к некоторому административно-хозяйственному рассредоточению, дабы избежать синдрома «имперской воронки». То есть такого положения дел, когда государственный центр превращается в ненасытного пожирателя всех национальных ресурсов, а остальная страна – в налогово-сырьевую колонию. В этом отношении даже Российская империя и СССР были более перспективными государственными образованиями, нежели РФ. Вот лишь несколько сравнительно-показательных цифр.

К 1917 году соотношение численности населения в крупнейших городах России выглядело так: Санкт-Петербург – 2,3 млн жителей, Москва – 1,8 млн, Киев – около 700 тыс. жителей. В конце 1980-х в Москве проживало более 8,5 млн человек. В Ленинграде в 1988 году был торжественно зарегистрирован 5-миллионный житель.

Таким образом, пропорциональный разрыв между двумя крупнейшими городами увеличился – с 1,3 до 1,7 раза. Население Киева составляло 2,6 млн, то есть, как и до революции, было в 3 с небольшим раза меньшим, чем население столицы.

А вот как выглядит демографический разброс в РФ-2012. Москва – 11,8 млн, Санкт-Петербург – все те же 5 млн чел. Следующий – Новосибирск – не дотягивает даже до 1,5 млн.

Бюджетный разрыв между Москвой и другими крупными городами РФ – еще более контрастен, нежели демографический. Так, в 2012 году бюджет столицы должен превысить 1,7 трлн руб. Казна Санкт-Петербурга «стройнее» почти в 4 раза и «тянет» лишь на 430 млрд руб.

О Новосибирске приходится говорить и вовсе шепотом: 38 млрд руб. – в 45 раз меньше, чем в Москве. Ко всему этому стоит добавить, что огромная часть федерального бюджета России также расходуется в благословенных пределах Садового кольца.

Вследствие всё расширяющегося диаметра «имперской воронки» продолжает неуклонно увеличиваться «децильный коэффициент» межрегиональной дифференциации: богатые (прежде всего, Москва) становятся всё богаче, бедные – все беднее.

На этом фоне, начиная с конца 1990-х гг., происходит неуклонное снижение доли регионов в консолидированном бюджете страны. Особенно резкий скачок вниз (почти на 6%) пришелся на 2001 год, когда Кремль официально приступил к строительству «вертикали власти». Как следствие – начался рост числа дотационных и высокодотационных регионов (согласно данным Счетной палаты, в 2011 году их было 70).

Недотационными сегодня являются всего 13 субъектов РФ: Москва, Санкт-Петербург, Татарстан, Пермский край, Вологодская, Ленинградская, Липецкая, Самарская, Свердловская, Тюменская области, Ненецкий, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа.

Выглядящая комически абсурдной пропорция между «дотационными» и «недотационными» регионами России говорит, разумеется, не о нежелании или неумении населения большинства российских территорий качественно трудиться, но лишь о глобальной неэффективности и несправедливости всего государственного устройства РФ.

Таким образом, сегодня есть более чем серьёзные основания для того, чтобы признать Российскую Федерацию неспособным к нормальному развитию, по сути, смертельно больным хозяйственно-политическим организмом.

Его сердце – город Москва – представляет собой НЕ энергичную мыщцу, равномерно обеспечивающую питанием все части государственного тела, но громадный вздувшийся и продолжающий распухать административно-финансовый пузырь, куда стекаются деньги и люди со всей страны. Что может стать с таким пузырем в весьма обозримом будущем? Вопрос кажется почти риторическим.

Куда двинется Пост-Россия?

Сама страна, то есть, органическая совокупность территорий и живущего на них населения, – разумеется, никуда не исчезнет. Однако полностью изжившие себя «москвоцентричные» векторы общественного развития сменятся новыми.

Спрогнозировать направленность этих векторов несложно. Достаточно просто принять во внимание тот основополагающий факт, что РФ по сей день остается территориально самым крупным государством в мире, занимающим значительную часть евразийского континента и непосредственно примыкающим к трем важнейшим центрам мировой хозяйственно-политической активности: Евросоюзу, Азиатско-Тихоокеанскому региону и зоне НАФТА.

В силу этого логично предположить, что возможная дезинтеграция РФ приведет к тому, что разные группы регионов, ныне входящих в состав России, утратив кремлевскую «скрепу», естественным образом обретут различные геоэкономические векторы эволюции и «притянутся» к вышеупомянутым полюсам мировой экономики.

Пост-Россия, таким образом, как бы «разбредётся» по трём различным направлениям, сохранив, разумеется, свои традиционные межрегиональные связи и продолжая играть свою «метафизическую» роль транзитного коридора между Западом и Востоком.

Тенденция к стихийной переориентации российских регионов с Москвы на новые центры экономического тяготения проявляется уже сегодня. Легче всего это заметить на примере социально-экономического развития Сибири и Дальнего Востока, всё более интегрирующихся с экономиками, трудовыми ресурсами и капиталами стран-соседей.

***
Можно, конечно, оценивать такую перспективу изменения границ как «катастрофу» и всячески пытаться её предотвратить. Но можно попытаться взглянуть в будущее по-иному, понимая, что, в конечном счёте, государства приходят и уходят, а регионы остаются.

И задача, которая стоит перед Россией и перед миром в целом, – не пытаться подлатать исторически обветшалые и давно ползущие по швам государственные формы, а обрести новые, более удобные и современные политические одежды, чтобы дать начало новому витку человеческой истории».

MayDay via Facebook