Сколько граней у русского раскола

Профессор РГГУ, доктор исторических наук Александр Пыжиков дал своей фундаментальной книге «Грани русского раскола» скромный подзаголовок «Заметки о нашей истории от XVII века до 1917 года». Почти 650-страничный труд – заметки? В книге пять глав, в каждой – от трехсот до пятисот ссылок на документы, то есть автор переработал около двух тысяч источников – гигантский труд! Указание на источник – это гиперссылка, раскрывающая отдельный увлекательный пласт истории, поэтому, как ни крути, в результате их обобщения получаются именно заметки. Они охватывают два века удивительной истории, в которой волны консерватизма и либерализма сменяли друг друга, в которой тогдашние «несогласные», революционеры и купечество, совместно «раскачивали лодку», и она черпнула-таки воды в феврале 1917 года, а в октябре опрокинулась.

Название книги точно отражает ее содержание. Раскол – это понятие, которое и по сей день определяет состояние российской общественной жизни, и пусть запредельный рейтинг популярности президента убаюкивает только его самого и его социологические службы. Неизбывному русскому расколу можно было бы приписать мистическое происхождение (идут века, а симфонии нет как нет), но автор выводит его из конкретного исторического факта – раскола русской православной церкви на синодальное никонианское православие и старообрядчество. Непросто осознать, что принятое когда-то «техническое» решение уточнить переводы богослужебных книг вызвало тектонические процессы огромных масштабов и значимости. Это решение произвело «эффект бабочки» по Брэдбери, стронув в русской истории целую лавину событий и процессов, которая докатилась и до наших дней. Удивительно, но даже нынешний высокий рейтинг президента – в традициях староверческой России, которая почитала царя и презирала прочие имперские институты власти, считая их порождением антихриста (ау, господин Проханов!).

Работа повествует о нескольких гранях русского раскола. Раскол церковный – это, по мысли автора, определяющая его грань, и преломленный в ней свет истории по-особому высвечивает все прочие грани. Автор настаивает, что и в советской, и в новейшей историографии конфессиональный фактор либо игнорировался, либо недооценивался, и оттого исследован неполно. Другая важная грань – это противостояние между дворянско-аристократической и буржуазно-купеческой элитой империи за реализацию экономических интересов, борьба между тогдашними «питерскими» и «московскими» (не оттуда ли тянется продолжающееся соперничество столиц?). Причем купеческая элита имела староверческий бэкграунд: эти «народные капиталисты» поднялись за счет общины. Следующая грань – раскол между нищим народом и циничной жирующей элитой, который сегодня не только не устранен, но усугубляется. А сколько было трещин и противоречий «второго уровня»: между интеллигенцией и народом, между интеллигенцией либеральной и национально-монархической, между радикалами и умеренными, даже само староверие не было монолитным, разделившись на крупные течения поповцев и беспоповцев, на согласия и секты. Автор не затрагивает разве что национальный вопрос, скорее всего, намеренно оставляя его за рамками монографии: в парадигме раскола как системного фактора истории он не играет существенной роли.

Внимательно читая книгу, трудно отделаться от ощущения, что автор с позиции исследователя спроецировал два века минувшей истории на сегодняшний день, и слишком многое из того, что было актуальным в истории тогда, актуально и сейчас (и, соответственно, то, что не работало, по-прежнему не работает). С позиции современника эту мысль можно переформулировать так: мы, нынешние, три века спустя после церковного раскола восприняли его как интроект или, в юнгианской терминологии, как сформировавшийся тогда же архетип, который продолжает оказывать свое влияние на уровне коллективного бессознательного. Раскол жив, не оттого ли у многих сегодня есть постоянно свербящее чувство, тревожное предощущение очередного и неминуемого тектонического сдвига, и именно по той причине, что нынешняя власть – это двоечник, не выучивший уроки отечественной истории и даже ленящийся полистать соответствующую главу. Все эти нынешние шараханья и трепетания власти, хаотические возвратно-поступательные движения слишком напоминают ситуацию второй половины XIX - начала XX века, когда власть все время опаздывала с принятием решений, не понимая, что без реальной модернизации сверху она рано или поздно произойдет снизу, но на совершенно других, радикальных основаниях. Впору вместе с юридической экспертизой принимаемых ныне законов вводить их историческую экспертизу.

Книга «Грани русского раскола» кажется мне ценной именно благодаря своей проективной направленности. Мысль о том, что без прошлого нет будущего – это трюизм, но когда перед тобой разворачивают историческое поле вот такой ширины и указывают, какие по нему проходят силовые линии раскола и как они действуют, как на конфессиональной основе выстраиваются экономические и политические интересы, как они потом управляют массами людей, – мысль эта уже не кажется банальной. В частности, не выглядит крамольным заключение автора о том, что староверческий проект в итоге состоялся в советской России, ибо в книге этот тезис всесторонне обоснован. При сходной идейной и, в частности, аграрной платформе раскол действительно выглядит опорой большевизма. Автор даже указывает на похожее звучание терминов «большевик» и «большак» (так в староверческой общине называли неформального лидера) и объясняет, почему крестьяне были за большевиков, но против коммунистов – парадокс, обыгранный в фильме «Чапаев».

Книга убеждает, что русский социализм – это не социализм по Марксу, внедренный Лениным и компанией, а вполне себе раскольничий, старообрядческий, общинный социализм: земля и ее недра – от Бога, поэтому принадлежат всем, вес личности определяется ее трудовым вкладом, частная собственность – от лукавого, суд – не по законам антихристовой власти, а по совести. Оглядываясь кругом, видим, что это сознание живо в народе до сих пор, даже там, где утерян навык к труду. Доказательство – случаи погромов успешных фермерских хозяйств: ошалевшие от лени и пьянства жители деревни предпочтут жить в нищете, но в равенстве, чтобы деревенский «олигарх» не мозолил им залитые с утра глаза. Вот так же крестьяне преследовали и даже убивали тех, кто во время столыпинской реформы предпочитал выделиться из общины и стать частником. Может быть, наличие архаичного общинного сознания, которое не удалось побороть Столыпину, и есть главный тормоз либеральной модернизации сегодня, а носители этой ментальности – естественные сторонники «ностальгической модернизации» и электоральная база несменяемого русского царя.

Эволюция староверческого проекта, детально описанная в книге, парадоксальна. Генезис русской общины – в приспособительный механизме: у староверов была задача выжить во враждебной среде синодального православия. Община стала средоточием экономических и духовных ресурсов: общая вера, общая земля, общий труд. Разбогатевшее за счет ресурсов общины народное купечество со временем разочаровалось в монархе и в царском правительстве, которые действовали в интересах «питерских», то есть дворянской финансово-промышленной группировки, ориентированной на иностранный капитал. Для проведения протекционистской государственной политики московскому купечеству понадобилось политическое представительство. Началось давление на царя и правительство с целью формирования ветви представительной власти – Государственной думы с законодательными полномочиями. Интересы буржуазии совпали с интересами либеральной интеллигенции и ее радикальной части. Купцы начали вести просветительские проекты, спонсировать революционеров, подталкивать рабочих на собственных фабриках к стачкам, оплачивать им прогулы! И все для того, чтобы в достаточной степени «раскачать лодку» и склонить царя к манифестам о гражданских свободах и о выборной Думе. Даже при ограниченном представительстве Дума стала-таки «местом для дискуссий», и страницы, посвященные этому периоду, одни из самых интересных в книге. Есть полное ощущение: не ввяжись тогда царь в войну, сохрани он Думу как площадку для политической дискуссии и как субъект бюджетного планирования – мы жили бы в другой стране, пусть даже при номинальной монархии. Автор также развеивает советский идеологический миф о ведущей роли партии Ленина в подготовке революционных событий 1917 года. Нет, говорит автор, первую скрипку играла все-таки буржуазия, и большевики на этом фоне просматривались с трудом. И то, что в октябре 1917 они подобрали свалившуюся им в руки власть, – действительно исторический казус с катастрофическими последствиями.

Уверен, что труд профессора Пыжикова будет замечен специалистами и всеми, кто интересуется отечественной историей, будет обсуждаться, возможно, опровергаться. «Открыв» для современной историографии раскол, автор провоцирует интересную дискуссию, оставив в защиту своей позиции добрых две тысячи ссылок на источники. Единственное, чего не хватило этому добросовестному изданию, – указателя имен и внимательного корректора.

via russ.ru

Народ в лизинг. Недорого

Цена неквалифицированного труда в Москве дорогая – куда дороже, чем в Европе или США, ни в какой Италии мастер к вам за визит 250 евро не заломит, - а вот цена массовки фантастически дешева.  Визит сантехника в Италии вам обойдется дешевле, чем в Москве. Но вот за 9 евро на митинг никто не пойдет.

Эта цена – 350 руб. — (ну, пусть 500-600), — это ведь цена очень специфического контингента. Это цена людей, для которых время не имеет стоимости. Нормальный человек, не гнушающийся труда, скажет: «Я лучше пойду в домработницы и за эти же два часа заработаю минимум 1500». Только люмпен, который не хочет работать никогда, ни при каких обстоятельствах, и хочет получать деньги просто за времяпровождение, пойдет ничего не делать два часа за 350 руб.

При том на самом деле этот люмпен продает за 350 руб. не два часа — он продает за 350 себя самого. Содержимое своего мозга. Взглянем правде в глаза: количество людей, которые приходят на путинг, берут деньги и остаются путингом недовольны, ничтожно мало. (Одного такого 2 марта показывали: держал плакат и с умным видом говорил: «На какие деньги? Это все на наши деньги, на деньги налогоплательщиков», — ага, вот как раз он, продающий себя за 350 руб, большой налогоплательщик).

В 99% случаев срабатывает нехитрый рефлекс: «500 руб? За что? За защиту российских сирот? Ура, защитим сирот от кровавых пиндосов,  особенно за 500 руб».

И это еще одно напоминание о том, что пока в России голосует избиратель, который оценивает свои убеждения в 500 руб., Путин бессмертен. Вы можете провести в России свободные выборы еще один раз, но вы никогда не проведете их дважды, если не исключите пятисотрублевого избирателя из избирательного процесса.

via novayagazeta.ru

Россия – спаситель традиций. Новая национальная идея - Мир - Slon.ru

В последние полгода у нас появилась национальная идея. Не было, и стала. Ни гроша, да вдруг алтын. Мы теперь знаем, для чего живем. Разумейте, языцы, и покоряйтеся: Россия хранитель традиций. Не каких-то местных, этнических – вроде письма на бересте, вырезания свистульки из ольхи и здорового сна на еловом лапнике – этим кого удивишь, своя береста у всякого есть. А мировых традиций, вернее – европейских, западных. Они промотали, а мы уберегли. 

Запад забыл, что такое семья, а мы, слава богу, помним. Помним еще, что такое любовь мужчины и женщины, что такое отец и мать. Там уже не в курсе, что такое вера Христова и церковь, а у нас знают. Там забыли, что такое грех, так мы им напомним при случае. Там уже не умеют воспитывать детей, ну ничего, мы-то своих как надо воспитаем. В общем, они сдались, а русские не сдаются. У западного мира закат, абендланд в очередном унтерганге, но – ex oriente lux, человек звучит гордо, и тьма не объяла его.  

Бог спасет мир через Россию, хранителя традиций – национальная идея такая ясная и удобная, что даже удивительно, как это раньше не приходило в голову. Быть хранителем гораздо ведь проще, чем авангардом прогрессивного человечества, молодой демократией или даже либеральной империей. Если ты хранитель традиций, твои недостатки – это твои достоинства: нужно просто оставаться таким, как есть, иначе все напортишь. Лучше стоять на месте, чем ходить на совет нечестивых. Вот и стоим. Сохраняем человеческий облик, в то время как там мутировали настолько сильно, что, как пишет идеолог, «мы с большинством западных людей принадлежим скорее всего к разным гуманоидным видам».

Некуда больше спешить

В новой идеологии смущает только одно: как это мы были всем этим в течение двадцати лет? То есть буквально двадцать лет назад были авангардом прогрессивного человечества, потом молодой демократией, потом державой, встающей с колен, а теперь уже хранители традиций. Человек 1989-го, даже 1990 года рождения родился еще в авангарде, пошел в школу при молодой демократии, а оканчивает вуз уже в стране незыблемых ценностей, которые мы храним за себя и за того парня. Для хранителя традиций это какой-то немного бешеный темп. 

Возок несется чрез ухабы,
Мелькают мимо будки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри. 

Сами ведь хранители традиций с гордостью говорят, что у нас за сто лет было три революции, две гражданские войны, четырежды менялся политический режим и столько же раз – государственный строй и экономическая система. Для хранителей традиций – не многовато ли будет?

Они там покушаются на незыблемое. Для нас незыблемое, а для королевы Великобритании, короля Испании, архиепископа Кентерберийского – зыблемое. Королева-то Великобритании, которая ужасные законы подписывает, – жива-здорова, проживает в том же Букингемском дворце, что и предки, готовится передать его по наследству. А у наших-то во дворцах – то госпиталь для красноармейцев, то школа юных полярников, то музей народного искусства. Со старинными замками и того хуже – в немногих санаторий, другие разваливаются, пустые, а большинство уже давно сожгли мужички. Аббатство Вестминстерское – оно как было церковью, так ею и осталось, как стояло, так и стоит. А у нас – храм переделали в планетарий, взорвали, поплавали в бассейне, потом снова построили из бетона на деньги звезд советской эстрады, и теперь из него всех учим любить церковь.

Церкви повзрывали, своих попов перевешали – учим других христианству. Детей воспитывали по яслям, пионерским лагерям, отрядам и дружинам, теперь эти, воспитанные в отрядах и дружинах, учат Европу семейному воспитанию. Монархи расстреляны, право не работает, воруют все, но мы будем рассказывать всем, какое мы тут традиционное общество, хранители ценностей, без нас – никак. А там, где ювенальная юстиция, гей-браки и современная интерпретация классики, там и монархи целы, и церкви стоят, и усадьбы не разваливаются, и право работает, и воруют меньше. Давайте вот по этим последним пунктам с ними совпадем, может, поймем что-нибудь про традиции.

Вышла ныне

Мне как филологу-классику, например, особенно дороги греческий с латынью. Это такая очень важная черта традиционной Европы. Человек, знающий латынь, понимает, что отечественная поэзия началась не с Пушкина и даже не с Хераскова, а с Горация и Сапфо. Что это одна и та же поэзия, только на разных языках. И что никакой Китай нас не древнее, потому что нашей поэзии – тоже 2800 лет. А православное богословие началось с гомосексуального Платона и такого же Сократа, чьи изображения – на входе в Благовещенский собор в Московском Кремле (не замазать ли?).

С тех пор как Ильич специальным декретом запретил в 1919 году латынь с греческим, у нас их, можно сказать, и нет. В лучшие годы несколько десятков студентов на страну. А в одном только университете Фрайбурга студентов-латинистов – не тех, у кого в учебном плане есть латынь, а тех, кто ее изучает как основную специальность, – 800 человек, а эллинистов – 80. Больше, чем во всей России, хотя там у них полный упадок традиций. И это не какой-то университет особенный, просто один из хороших, там моя подруга преподает, потому и знаю. 

И вот пусть Максим Шевченко расскажет во Фрайбурге тамошней тысяче вырожденцев с латынью про то, что «старый мир Запада с его образами людей, жаждавших свободы и ненавидевших тиранию, злодеями и героями, больше не имеет смысла». А потом спросит у них, кто такие Гармодий и Аристогитон, Сципион Африканский и Арминий. А потом возьмет тысячу наших студентов и сравнит ответы. 

Улица Урицкого

Половина Лондона живет в домах XVIII века и прекрасно себя чувствует. В провинциальной Франции я во множестве встречал людей, с удовольствием живущих в домах XII–XIII веков. У нас же если дому сто лет, сразу истерика: аварийное состояние, надо снести, попытаемся сохранить фасад.

Департамент культуры Москвы – историческое здание на углу Неглинной и Кузнецкого – беспорядочно завешано кондиционерами так, что ни колонн, ни карнизов не разглядеть. Сыщите мне кондиционер на историческом фасаде в европейском городе, где традиции не умеют хранить. А ведь это ведомство просвещенного Капкова. Что с других-то взять. Батюшки наши, каждый второй, как получат храм, первым делом вместо старинного кирпичного пола кладут новый кафельный, как в дорогой сауне, и стеклопакеты в окна XVII века вставляют. Где наши булочные с 1910 года, часовые мастерские c 1885-го, банки с XVIII века? 

Большинство хранителей традиций не читают на иностранных языках, а если бы читали, то в европейских городах, особенно малых и средних, заметили бы мемориальные доски в честь именитых горожан – не везде одних и тех же, национальных, великих, а своих, местных. Тут жил замечательный учитель, хорошо учил, помним. Тут – основатель местной газеты. Тут – местный благотворитель, организатор женских курсов. И улицы в их честь. А у нас меньше маршала Жукова помнить неинтересно. Ладно бы еще пал героем за родину, а то учителишка какой-то, леса на доски не напасешься. 

Улицы во всей России одинаковые – Чернышевского, Добролюбова, Урицкого, Володарского, Свердлова, Кирова. Пушкина взяли себе для компании, хоть он и не напрашивался. Как будто бы эти Урицкий с Володарским успели во всех городах пожить за свою недолгую яркую жизнь. А любая площадь, где Главпочтамт, всегда – Подбельского. А всех заслуг того Подбельского, что он несколько месяцев был наркомом почт и телеграфов в 1918–1919 годах, ровно тогда, когда почта с телеграфом перестали работать, да с тех пор толком и не начали.

Упадок нравов

«В Испании упадок веры? – радостно сообщает сайт «Радонеж». – Регулярно посещают мессы 13% населения». Еще бы, в таком аду: ювенальная юстиция, гей-браки с 2005 года, власть меняется на выборах, художники как хотят оскорбляют чувства верующих. 

Только 13% – это как если бы у нас регулярно в Москве на каждую воскресную литургию ходило полтора миллиона человек. Ходят? По данным МВД, в прошлом году в пасхальную ночь внутри храмов было 156 тысяч. Это чуть больше 1%. Сама церковь спорит с МВД и дает цифру в 10 раз больше – это, правда, с посещением всех пасхальных служб и мероприятий, включая массовый выезд на кладбища в пасхальное воскресенье, который сама же церковь и осуждает (по канонам всю пасхальную неделю не печалятся, не поминают усопших, а радуются будущему общему воскресению). Но даже если принять счет церкви, это все равно у нас на Пасху чуть меньше, чем в Испании в обычный воскресный день. 

По данным ФОМ, более-менее регулярно бывают в определенном храме, то есть могут называться прихожанами или практикующими христианами, 5% населения. И это речь не про каждую неделю и с верой людям на слово, а людям ведь хочется приукрасить свои отношения с Богом. 

Смотрим свежую европейскую статистику. В адской Испании, значит, 13%. В Италии каждое воскресенье мессу посещает 15% населения. В не менее адской Франции – 14%. В либерастических Нидерландах – среди католиков – 24%. Цифры, сопоставимые с нашими 5%, встречаются в протестантских странах севера Европы, это где, по нашим рассуждениям, веры вообще не осталось. Можно сказать, конечно, что тенденции важнее фактов и что там падает, а у нас растет. Но, во-первых, после девяностых уже не растет. Во-вторых, до этих 13–14% все равно не вырастет. Для того чтобы пришли хотя бы 10%, нужны совсем другие священники. Но таких нет, научить своих христианству некому, так мы пойдем других поучим.

Поучим других, что такое семья. Хотя вот из этой и из этой таблицы видно, что у нас самое высокое число разводов в Европе, а в абсолютных цифрах и на душу населения – в среднем в два раза выше, чем у тех, кто про настоящую семью забыл. Собрались учить Запад воспитанию детей, а из этой таблицы видно, что у нас третий в мире показатель числа абортов на число беременностей – почти 40%: в два, три, четыре раза выше, чем в любой стране разложившегося Запада. Можно, конечно, запретить разводы и аборты (как было в СССР), только мы ведь про традиции. Или про тюрьму? Или все к этой традиции у нас и сведется?

Единственная потеря

Мы называем традицией наш истерический поиск точки опоры вместо той, которую мы разрушили и поменяли десять раз. Принимаем бурную вегетацию побегов из пня за нормальную форму роста. С точки зрения пня, принявшего себя за норму, нормальное дерево, наверное, действительно уродливо. Наша попытка учить Запад традициям – чистое самозванство. И со стороны это так и выглядит. Мы даже не понимаем, как глупо смотримся – несколько раз за сто лет сменившие экономику, политику, религию, несколько раз ограбившие собственные банки и не заплатившие долги – в роли учащих традиции. 

И с Востока мы в этой роли смотримся так же глупо. Это на фоне Запада мы себе кажемся твердыней. А с точки зрения индийцев или соседей-мусульман, хоть наших же кавказцев, мы этот самый гнилой Запад и есть. Спросите в Хургаде, в Гоа, в Анталье – там все расскажут про наши устои. А значит, чтобы соответствовать этой самозваной роли, нам самим придется мутировать в сторону быта и нравов жителей Хургады и Махачкалы.

И вот думаю, какую традицию-то у нас хотят сохранить и боятся, что придут и отнимут. И не нахожу ничего, кроме права ненавидеть ближнего – за другие убеждения, другие мысли, другие вкусы, интересы, веру, неверие – индивидуально и скопом, целыми группами. Вот эта традиция на Западе действительно прервалась, это там действительно больше не принято делать открыто. Кажется, ее-то мы, на свою голову, и собираемся сохранить после того, как все остальные разрушили. Не презирай младого самозванца; в нем доблести таятся, может быть, достойные московского престола. Московского – возможно, а остальных – вряд ли. 

via slon.ru