Время подсчитать: что же случилось за эти годы? К примеру, успели принять нашумевший закон подлецов, запрещающий иностранное усыновление, чем обрекли множество детей на мучительную смерть на родной земле вместо благополучной, но бездуховной жизни в Америке. За это время случилась война на Востоке Украины, в которой погибло множество людей. Сами благотворительные фонды в любой момент рискуют оказаться в статусе «иностранного агента», а доступ к лекарствам нуждающимся затруднили настолько, что им проще застрелиться. И это ведь только часть изменений, двигающих нас в сторону той страны, которая, по мнению актрисы, лучше революции.
Напрашивается простая задачка: сколько людей должно погибнуть в результате действий режима, чтобы «еще одна детская больница» перестала себя оправдывать?
Можно резонно заметить, что взбрыкни тогда актриса Хаматова и поддержи оппозицию — кому стало бы лучше? Режим бы как-нибудь пережил такой удар, а вот фонд «Подари жизнь», вероятно, нет. Разумеется, одна Хаматова бы не скинула целого тирана (хотя личность она значимая — иначе бы от нее не требовали публичной поддержки), но представим на секундочку: а если бы все, кто оправдывает свой конформизм «слезинкой ребенка», внезапно направили свою энергию на то, чтобы сменить власть и превратить Россию в демократическое государство?
Я не силен в предсказаниях, но предполагаю, что тогда бы мы имели серьезные шансы жить в демократическом государстве, — ведь таких людей огромное количество. У российского общества множество проблем: недоверие, разобщенность, апатия. Но есть одна большая проблема, которая не кажется таковой, — благонамеренный эскапизм.
Благонамеренный эскапизм
Под словом эскапизм обычно подразумевают «уход от реальности в мир иллюзий». Способом побега от реальности может стать практически все что угодно: спорт, искусство, компьютерные игры. Важно, что ни навыки эльфа 85 уровня, ни даже спортивные достижения не помогают решению жизненных проблем. Вообще, эскапизм — естественная форма отдыха. Но беда, если он вытесняет собой все остальное.Взглянем на российскую действительность: у нас есть власть, в легитимности которой есть все основания сомневаться. Власть эта ведет страну в глубокую яму. Каждый год мы думаем, что глубже уже некуда, но они всегда находят чем нас удивить. Страна держится на плаву за счет торговли сырьем, при этом доходы перераспределяются в пользу небольшой прослойки элиты и всплывают затем в каких-нибудь панамских офшорах. На самые базовые социальные нужны денег вечно не хватает — в результате чего страдает множество людей. Зато с лихвой хватает на пропаганду.
Казалось бы, что делать в такой ситуации? Менять сложившуюся систему по известной всему миру схеме: создавать организации, протестовать, проводить выборы и реформы. Но система меняться, ясное дело, не хочет. Именно поэтому она избивает недовольных, сажает в тюрьмы, запрещает нелояльные организации. Все это не способствуют желанию пополнять ряды протестующих: чем дальше, тем больше и сопряженный с этим риск. И то, что некоторые лидеры протеста занимаются откровенным саботажем и ведут себя недостойно, также не способствует доверию.
Что же делать? Есть на свете множество иных занятий: спорт, книжки, компьютерные игры. Многие предпочитают эмиграцию. Но что же делать тем, у кого внутри горит огонь желания менять этот мир, кто хочет заниматься делами важными и значимыми? Для таких ныне есть две главные формы бегства от реальности: благотворительность и просвещение. Появились они давно. Но неслучайно, что всплеск популярности этих занятий пришелся именно на последние годы — на волне разочарования от неудавшегося протеста 2011–12 годов и последовавшего закручивания гаек.
Есть еще одна разновидность благонамеренного эскапизма — урбанизм. Она скромнее, зато хорошо иллюстрирует саму схему.
Урбанизм — это когда от ворованного триллиона вам отстегивают миллиард на красивую клумбу в центре города, которой вы любуетесь до тех пор, пока ее вместе с половиной города не зальет потоп, потому что деньги на чистку ливневой канализации как раз и разворовали.
Благотворительность — это когда власти открывают вам одну красивую больницу, а через год в приступе самодурства обрекают на страдания и гибель тысячи детей. Просвещение — вам разрешают проводить публичные лекции в парке Горького, зато сокращают расходы на образование и назначают министром даму, известную своим религиозным обскурантизмом.
При этом подвох урбанизма вроде бы уже очевиден публике, тогда как другие формы бегства от реальности до сих пор окружены благородным ореолом. Почему так?
Однако мне кажется правильным предполагать, что большинство из тех, кто погружается в водоворот «малых добрых дел», делают это искренне. И объясняется это просто: человеческая психика устроена так, что нам требуется видеть плоды своих трудов, получая тем самым «подкрепление». Если заняться политической деятельностью в демократической стране, то желаемого успеха можно и не добиться, зато можно увидеть результат, пропорциональный вложенным усилиям. Тогда как в авторитарной стране никакие усилия не гарантируют результата: можно честно собрать подписи за кандидата — забракуют, подать уведомление о митинге по всем правилам — найдут основания для отказа, годами строить организацию — придумают к чему придраться и запретят. Ощущение — примерно как биться головой о стеклянную стену. С поправкой на то, что из-за этой стены в любой момент может прилететь кирпич.
Трансформация автократии в демократию вообще долгий и непредсказуемый процесс. Это работа по формированию институтов, которая может принести какие-либо плоды лишь через десятилетия после своего начала.
При этом возможны как провалы, так и откаты в прошлое, когда после эйфории «демократических революций» новые институты оказываются плохо спроектированы и неустойчивы. Так было и с Россией, и с Украиной. Для этого всего нужны ангельское терпение, ослиное упрямство, азартная вера в удачу и горизонт планирования, простирающийся на долгие годы вперед.
Другое дело «малые добрые дела» — здесь, конечно, тоже можно расшибить лоб и о родную российскую бюрократию, и об обычное людское равнодушие. Однако здесь легко увидеть плоды своей деятельности: вот мы собрали средства на лечение ребенка, вот издали хорошую книгу, вот облагородили какую-нибудь улицу. Это внушает уверенность в собственных силах, дает ощущение причастности. Но со временем это и формирует у людей тот туннель реальности, в котором одна жизнь, спасенная у них на глазах, позволяет игнорировать миллионы жизней, сломанных за спиной.
Философ Бертран Рассел в книге «История западной философии» описывал, как греческая мысль, изначально глубоко погруженная в вопросы общественные, постепенно дошла до аполитичной этики формата «делай, что должно, и будь что будет», свойственной сначала стоицизму, а затем и раннему христианству. Как это так: мир переживает катастрофу, нашествие варваров, а интеллектуалы (св. Иероним) пишут послания о важности сохранения целомудрия? Рассел писал, что в полисе человек был членом сообщества, ощущавшим тесную связь с судьбой города-государства, но далее власть перешла к централизованным империям, а человек стал пылинкой под ногами гигантов. Осталось цепляться за то, над чем он еще мог сохранять контроль, — за собственную добродетель. Так, людям свойственно придавать большую ценность тем вещам, над которыми они имеют власть, а не тем, которые имеют значение в действительности. Итогом становятся все эти лицемерные рассуждения формата «хочешь изменить мир — начни с себя».
Но есть аналогия менее поэтическая — приобретенная беспомощность. Это бихевиористский эксперимент 60-х годов, когда собак в клетке лупили током. Одни собаки могли отключать ток, нажимая на панель, другие не могли. Затем собак помещали в другие клетки, где тока можно было избежать, просто перепрыгнув перегородку, — первые собаки сбегали, вторые же забивались в угол и тихо поскуливали, «смирившись с судьбой», на которую они уже отчаялись повлиять. Адепты «малых добрых дел», убежденные, будто именно там пролегает «путь к спасению», могут быть преисполнены эдакого стоического морального пафоса, но в действительности скорее напоминают собак, покорно дрожащих в клетке, когда выход есть.
На практике мы часто видим, как люди, сделавшие себе имя на благотворительности, входят во всякие советы при Президенте РФ или же получают гранты от столпов грабительского режима (см. Тимченко). По совершенно случайному совпадению вскоре эти люди начинают устраивать митинги вместе с «Общероссийским народным фронтом», озвучивать официозную пропаганду в своих интервью и лукаво рисовать ложные дихотомии «лучше Путин, чем гражданская война» (интересно, сколько нужно грантов, чтобы это превратилось в ставшее классикой «Северная Корея лучше, чем революция»?). И ведь здесь даже не нужно предполагать никакой корыстной мотивации, хотя организацию благотворительности в пользу ограбленных на гранты от грабителей очень хочется назвать «торговлей индульгенциями», позволяющими бандитам блеснуть в незаслуженном амплуа меценатов.
Но суть в том, что государство в России замыкает на себя все, поэтому благотворитель, который с государством дружит, сможет сделать гораздо больше, чем тот, кто предпочитает держаться от власти подальше. Поэтому для российского благотворителя это магистральный путь: сначала он заключает сделку с дьяволом, оправдывая ее «необходимостью помочь людям», а затем втягивается, и пламенные выступления в поддержку status quo становятся его естественной позицией.
Таким вот парадоксальным образом институт начинается как общественный, а превращается в антиобщественный. А что происходит с теми, в чьей лояльности государство начинает сомневаться, — закрытый просветительский фонд «Династия» тому примером. Государство всегда готово покарать непокорных, а потому становится инструментом отбора, в котором выживают одни покорные. Причем лояльность, похоже, такое дело, где нужно старательно бежать, чтобы оставаться на месте. На каком-то уровне достаточно сказать: «Не все так однозначно», а на каком-то уже требуется петь осанны Северной Корее.
Чем выше взлетает человек, тем больше ему нужно измазаться в крови и грязи, чтобы выглядеть там своим. И постепенно этот макияж въедается в кожу, производя необратимую мутацию личности.
Вероятно, поэтому мировая история не знает случаев, когда к демократизации страну привели бы благотворители, книгоиздатели, озеленители дворов и прочие «мы вне политики» деятели. Как считают политологи, демократизация — а следовательно, прекращение масштабной несправедливости и системного насилия — плод деятельности конкретных институтов. Это политические партии, правозащитные объединения, движения наблюдателей, независимые СМИ, борцы с коррупцией и т. д. В общем, все те, про кого никак нельзя сказать, что они «вне политики» и занимаются «просто общественной деятельностью». Благотворительность сама по себе — это замечательно. Она может решать многие проблемы, причем лучше самого государства. Но дом не начинают строить с крыши и окон. Строить начинают с фундамента.
Поэтому, если у вас есть желание что-либо изменить, занимайтесь политикой, правозащитой, становитесь волонтерами и наблюдателями на выборах. Если есть средства, которые вы хотели бы пожертвовать на благое дело, — пожертвуйте сначала политическим активистам (это может быть не так просто, но достойных людей найти можно), правозащитникам или политзаключенным (последних уже, к сожалению, столько, что можно подобрать под любые политические вкусы). Любая не связанная с политикой общественная деятельность — это та роскошь, которую мы в полном объеме сможем позволить себе лишь тогда, когда будем стоять на крепком фундаменте демократического государства. До тех пор — это усилия по строительству карточного домика, который одним взмахом хвоста может сломать любая крыса в любом министерстве, вот просто потому что может. И к чему тогда было все?
Гарантированно помочь конкретному человеку сейчас или без всякой гарантии способствовать грядущим изменениям, которые уберегут множество людей, — это, пожалуй, одна из самых сложных этических дилемм, с какими можно столкнуться. Выбор между краткосрочным и долгосрочным, когда сердце тянет в одну сторону, а разум в другую. Но следует помнить, что перед этим выбором нас поставили искусственно, сознательно и вовсю эксплуатируют наше замешательство.
Благотворительность — это когда власти открывают вам одну красивую больницу, а через год в приступе самодурства обрекают на страдания и гибель тысячи детей. Просвещение — вам разрешают проводить публичные лекции в парке Горького, зато сокращают расходы на образование и назначают министром даму, известную своим религиозным обскурантизмом.
При этом подвох урбанизма вроде бы уже очевиден публике, тогда как другие формы бегства от реальности до сих пор окружены благородным ореолом. Почему так?
Собачья добродетель
В первую очередь наивно думать, будто благотворительностью люди занимаются исходя лишь из альтруистических соображений. Это неплохой способ прославиться и повысить свой социальный статус, и так оно работает во всем мире. Американский медиамагнат Тед Тернер говорил: «Чем больше добра я делаю, тем больше денег получаю», а бизнесмен Роберт Лорш даже подсчитал, что получает от 1,01 до 2 долларов за каждый доллар, вложенный в благотворительность. Полезность демонстративного альтруизма в деле поднятия статуса известна даже в животном мире, и наши собратья-приматы используют его часто. Об этом можно прочитать, к примеру, у приматолога Франса де Валя или же в полушутливой книге Ричарда Конниффа «Естественная история богатых: полевые исследования».Однако мне кажется правильным предполагать, что большинство из тех, кто погружается в водоворот «малых добрых дел», делают это искренне. И объясняется это просто: человеческая психика устроена так, что нам требуется видеть плоды своих трудов, получая тем самым «подкрепление». Если заняться политической деятельностью в демократической стране, то желаемого успеха можно и не добиться, зато можно увидеть результат, пропорциональный вложенным усилиям. Тогда как в авторитарной стране никакие усилия не гарантируют результата: можно честно собрать подписи за кандидата — забракуют, подать уведомление о митинге по всем правилам — найдут основания для отказа, годами строить организацию — придумают к чему придраться и запретят. Ощущение — примерно как биться головой о стеклянную стену. С поправкой на то, что из-за этой стены в любой момент может прилететь кирпич.
Трансформация автократии в демократию вообще долгий и непредсказуемый процесс. Это работа по формированию институтов, которая может принести какие-либо плоды лишь через десятилетия после своего начала.
При этом возможны как провалы, так и откаты в прошлое, когда после эйфории «демократических революций» новые институты оказываются плохо спроектированы и неустойчивы. Так было и с Россией, и с Украиной. Для этого всего нужны ангельское терпение, ослиное упрямство, азартная вера в удачу и горизонт планирования, простирающийся на долгие годы вперед.
Другое дело «малые добрые дела» — здесь, конечно, тоже можно расшибить лоб и о родную российскую бюрократию, и об обычное людское равнодушие. Однако здесь легко увидеть плоды своей деятельности: вот мы собрали средства на лечение ребенка, вот издали хорошую книгу, вот облагородили какую-нибудь улицу. Это внушает уверенность в собственных силах, дает ощущение причастности. Но со временем это и формирует у людей тот туннель реальности, в котором одна жизнь, спасенная у них на глазах, позволяет игнорировать миллионы жизней, сломанных за спиной.
Философ Бертран Рассел в книге «История западной философии» описывал, как греческая мысль, изначально глубоко погруженная в вопросы общественные, постепенно дошла до аполитичной этики формата «делай, что должно, и будь что будет», свойственной сначала стоицизму, а затем и раннему христианству. Как это так: мир переживает катастрофу, нашествие варваров, а интеллектуалы (св. Иероним) пишут послания о важности сохранения целомудрия? Рассел писал, что в полисе человек был членом сообщества, ощущавшим тесную связь с судьбой города-государства, но далее власть перешла к централизованным империям, а человек стал пылинкой под ногами гигантов. Осталось цепляться за то, над чем он еще мог сохранять контроль, — за собственную добродетель. Так, людям свойственно придавать большую ценность тем вещам, над которыми они имеют власть, а не тем, которые имеют значение в действительности. Итогом становятся все эти лицемерные рассуждения формата «хочешь изменить мир — начни с себя».
Но есть аналогия менее поэтическая — приобретенная беспомощность. Это бихевиористский эксперимент 60-х годов, когда собак в клетке лупили током. Одни собаки могли отключать ток, нажимая на панель, другие не могли. Затем собак помещали в другие клетки, где тока можно было избежать, просто перепрыгнув перегородку, — первые собаки сбегали, вторые же забивались в угол и тихо поскуливали, «смирившись с судьбой», на которую они уже отчаялись повлиять. Адепты «малых добрых дел», убежденные, будто именно там пролегает «путь к спасению», могут быть преисполнены эдакого стоического морального пафоса, но в действительности скорее напоминают собак, покорно дрожащих в клетке, когда выход есть.
Торговцы индульгенциями
Впрочем, здесь можно предположить, что раз трансформация страны — это процесс построения общественных институтов, то адепты «малых добрых дел» именно этим и занимаются! Создают горизонтальную систему институтов, которая решает проблемы общества, минуя государство. Но так ли это на практике?На практике мы часто видим, как люди, сделавшие себе имя на благотворительности, входят во всякие советы при Президенте РФ или же получают гранты от столпов грабительского режима (см. Тимченко). По совершенно случайному совпадению вскоре эти люди начинают устраивать митинги вместе с «Общероссийским народным фронтом», озвучивать официозную пропаганду в своих интервью и лукаво рисовать ложные дихотомии «лучше Путин, чем гражданская война» (интересно, сколько нужно грантов, чтобы это превратилось в ставшее классикой «Северная Корея лучше, чем революция»?). И ведь здесь даже не нужно предполагать никакой корыстной мотивации, хотя организацию благотворительности в пользу ограбленных на гранты от грабителей очень хочется назвать «торговлей индульгенциями», позволяющими бандитам блеснуть в незаслуженном амплуа меценатов.
Но суть в том, что государство в России замыкает на себя все, поэтому благотворитель, который с государством дружит, сможет сделать гораздо больше, чем тот, кто предпочитает держаться от власти подальше. Поэтому для российского благотворителя это магистральный путь: сначала он заключает сделку с дьяволом, оправдывая ее «необходимостью помочь людям», а затем втягивается, и пламенные выступления в поддержку status quo становятся его естественной позицией.
Таким вот парадоксальным образом институт начинается как общественный, а превращается в антиобщественный. А что происходит с теми, в чьей лояльности государство начинает сомневаться, — закрытый просветительский фонд «Династия» тому примером. Государство всегда готово покарать непокорных, а потому становится инструментом отбора, в котором выживают одни покорные. Причем лояльность, похоже, такое дело, где нужно старательно бежать, чтобы оставаться на месте. На каком-то уровне достаточно сказать: «Не все так однозначно», а на каком-то уже требуется петь осанны Северной Корее.
Чем выше взлетает человек, тем больше ему нужно измазаться в крови и грязи, чтобы выглядеть там своим. И постепенно этот макияж въедается в кожу, производя необратимую мутацию личности.
Вероятно, поэтому мировая история не знает случаев, когда к демократизации страну привели бы благотворители, книгоиздатели, озеленители дворов и прочие «мы вне политики» деятели. Как считают политологи, демократизация — а следовательно, прекращение масштабной несправедливости и системного насилия — плод деятельности конкретных институтов. Это политические партии, правозащитные объединения, движения наблюдателей, независимые СМИ, борцы с коррупцией и т. д. В общем, все те, про кого никак нельзя сказать, что они «вне политики» и занимаются «просто общественной деятельностью». Благотворительность сама по себе — это замечательно. Она может решать многие проблемы, причем лучше самого государства. Но дом не начинают строить с крыши и окон. Строить начинают с фундамента.
Поэтому, если у вас есть желание что-либо изменить, занимайтесь политикой, правозащитой, становитесь волонтерами и наблюдателями на выборах. Если есть средства, которые вы хотели бы пожертвовать на благое дело, — пожертвуйте сначала политическим активистам (это может быть не так просто, но достойных людей найти можно), правозащитникам или политзаключенным (последних уже, к сожалению, столько, что можно подобрать под любые политические вкусы). Любая не связанная с политикой общественная деятельность — это та роскошь, которую мы в полном объеме сможем позволить себе лишь тогда, когда будем стоять на крепком фундаменте демократического государства. До тех пор — это усилия по строительству карточного домика, который одним взмахом хвоста может сломать любая крыса в любом министерстве, вот просто потому что может. И к чему тогда было все?
Гарантированно помочь конкретному человеку сейчас или без всякой гарантии способствовать грядущим изменениям, которые уберегут множество людей, — это, пожалуй, одна из самых сложных этических дилемм, с какими можно столкнуться. Выбор между краткосрочным и долгосрочным, когда сердце тянет в одну сторону, а разум в другую. Но следует помнить, что перед этим выбором нас поставили искусственно, сознательно и вовсю эксплуатируют наше замешательство.
No comments:
Post a Comment