Сообщения только последних дней: в Москве полицейские проявили неадекватную жестокость при разгоне стихийного мирного шествия в поддержку Ивана Голунова, в частности избили подростка, а в Подмосковье сломали ребро активистке, выступавшей против строительства мусорного полигона; в Якутии пенсионер убил соседей по даче, в том числе беременную женщину и 14-летнюю девочку, и застрелился; задержан 15-летний сын известного хоккеиста, подозреваемый в убийстве матери и ранении брата; в Саратове компания девушек избила и зарезала мужчину, сделавшего замечание из-за выброшенной пачки сигарет; на Кавказе — очередной конфликт из-за границы между Чечней и Дагестаном, Рамзан Кадыров пригрозил соседям: «пальцы поломаем, язык вырвем», в Пензенской области — массовая драка с убийством между местными жителями и цыганами. И даже приветливый теледоктор Елена Малышева опустилась до того, что на всю страну объявила детей с особенностями развития «кретинами» и «идиотами». И это, безусловно, только «верхушка айсберга» — наиболее резонансные новости.
По словам известного психолога Сергея Ениколопова, повышенная агрессивность свойственна не только России: после краха нравственных устоев во Второй мировой войне, сексуальной революции бурных 60-х, тем более в связи с информационной революцией в 2000-х человечество находится в состоянии «морального бездорожья». Если раньше общества жили по жестким этическим канонам, религиозным или партийным, и человек сызмальства усваивал готовые рецепты «что такое хорошо и что такое плохо», сейчас он как будто посреди чистого поля: прежние духовные принципы обесценены, и каждый сам выбирает, по какой дороге идти. А это сложная задача, к которой — при упадке авторитета родителей, школы и других институтов наставничества — подготовлены далеко не все.
И все же Россия в этом глобальном «бездорожье» — на особинку. По данным Института психологии РАН, по уровню взаимной агрессии и даже ненависти россияне занимают первое место в Европе. По каким причинам и что с этим делать? На эту тему Сергей Ениколопов выступил в Ельцин Центре в рамках серии публичных интервью журналиста Валерия Выжутовича. Предлагаем вашему вниманию основное содержание беседы — ответы Сергея Ениколопова на вопросы ведущего и аудитории.
«Масса людей полностью пошли вразнос»
— Сергей Николаевич, откуда столько взаимного неуважения, агрессии, столько конфликтов в нашем обществе?
— Агрессия может быть просто привычным способом поведения. Я учился вместе со второгодниками, когда мне было восемь — им было 12, не все учатся одинаково, некоторые остаются на уровне младших классов. Если дамы будут честны, то вспомнят, как за ними ухаживали в младших классах: дергали за косичку, наступали на пятку, выбивали портфель — чтобы обратила внимание. Среди нас много людей, которые не вышли дальше этого и уверены, что только сильно хлопнув по плечу другого человека, можно дать понять, чтобы на тебя обратили внимание, другого способа у них нет. Так же — с матерщиной: у них нет другого языка.
— Школа не научила?
— Со Средних веков школа была достаточно сакральным зданием. Свобода — только в туалете или за школой. Только там можно было драться, курить, даже выпивать. Но школа десакрализировалась, учитель стал бессилен, его фигура потеряла какой-либо авторитет. И каждый может позволить себе все что ему угодно, насколько он воспитан. Масса людей полностью пошли вразнос.
Мы говорим: как замечательно работает школа в Финляндии! Так там у учителей особо высокий статус и средняя зарплата выше зарплат многих квалифицированных специалистов. А когда у нас учитель начинает говорить: ты не найдешь себя, своего места в жизни… А кто он такой? Лузер, аутсайдер, и зачем его слушать? Поэтому и многие родители теряют свой авторитет. «Надо быть честным». — «Ну и к чему привела твоя честность?» Ребенок может не говорить это вслух, но размышляет. Это первое.
Второе: когда появляются сообщения об убийствах, самоубийствах и тому подобном, они подталкивают к повторениям. Недавно отмечалось 20-летие стрельбы в школе «Колумбайн» (20 апреля 1999 года двое учащихся этой американской школы устроили стрельбу, в ходе которой были убиты 13 человек, нападавшие застрелились; у стрелявших появилось много последователей в США и во всем мире, наиболее известный российский «стрелок» — Владислав Росляков, в октябре 2018 года убивший в Керчи 20 человек. — Прим. ред.). Американцы проанализировали и выяснили, что каждое сообщение о таком расстреле повышает риск последующей стрельбы. Это называется «эффектом Вертера» (в конце XVIII века роман Гете «Страдания юного Вертера» вызвал в Европе эпидемию самоубийств. — Прим. ред.). Когда в Подмосковье девочки спрыгнули с 16-го этажа, я посчитал, что волна шла по стране в течение еще двух-трех недель, 32 случая.
— Вспомним историю, как в Барнауле затравили учительницу, потому что она сфотографировалась в купальнике. Почему это стало возможным?
— Эта учительница показала, что она свободный человек: надела на себя купальник, она себе нравится — и выложила [фото в социальную сеть]. Это удар по тем, кто не может себе такого позволить, удар по их мировосприятию: как это можно позволить ходить в купальнике да еще и фотографироваться! Отсюда зависть к свободному человеку.
Самое печальное во всем этом, что те, кто травит, не чувствуют, что ведут себя безобразно. Иди и бурчи себе под нос, что никогда не надела бы купальник, ну и не надевай, твое дело, ты так же свободна, как и эта дама, одна в купальнике — другая в шубе. Она же не голая снялась, купальник — нормальная форма одежды для летнего пляжа.
Но со стороны власти нет окрика, что нельзя так себя вести, что нужно снимать директора [школы] или вынести ей выговор, если она начинает [травлю учителя]. А когда люди чувствуют, что можно сообщить про человека гадость и «ничего не будет», эта безнаказанность способствует нарастанию злобы вокруг.
— Способствует ли нарастанию агрессии раскол общества на богатых и бедных?
— Обычно мы мыслим дихотомией: бедные и богатые. Для меня было почти открытием, когда социологи проранжировали старшеклассников по уровню достатка — от высокого к среднему и низкому — и в каждой из этих трех групп выделили еще три. Выяснилось, что все ненавидят всех. Понятно, почему бедные ненавидят богатых, но почему богатые не только ненавидят бедных, которые представляются им опасными, но и не любят таких же, как они — средне богатых внутри своей группы? Это общее состояние, на мой взгляд, не только нашей школы, но и всего нашего общества. Потеряно то, что можно назвать социальными связями, взаимной удовлетворенностью стратами, общество индивидуализируется.
Потому что, действительно, за последние 30 лет произошел разлом: кто-то стал богатым, а кто-то бедным. Но проблема еще и в том, что большая часть наших богатых — не Ротшильды, не Дюпоны, не Рокфеллеры, естественно богатые, как потомки и наследники. У нас вчерашний студент, аспирант, младший научный сотрудник вдруг становится миллиардером, и мало кто понимает, за счет чего. «Добился своим интеллектом, трудом, изобрел, заработал» — у нас это еще не устоялось. Тем более когда непонятно, почему кто-то получил доступ к «трубе», а кто-то нет, к этому относятся со скепсисом: почему мы должны любить такого?
— В стране 22 миллиона бедных. Нищета вызывает агрессию?
— Частично — да, но не всегда. Большое число бедных людей ведет себя не так агрессивно, как от них ожидают. Если бы нищета провоцировала агрессию, у нас бы постоянно происходили революции, но революций, как известно, мало.
Но бедный может часто воспринимать любое замечание как попытку его опустить, не воспринимать всерьез из-за того, что он бедный, плохо одет. Это способствует индивидуальной агрессии. Агрессия — это часто реакция на угрозу «я-концепции» данного человека. Угроза может быть и мнимой, и реальной, главное — что он так считает. Поэтому даже простые замечания человек может воспринимать как «наезд» на свой статус, на представления о себе, как унижение достоинства, которому требуется немедленно дать отпор.
Я уж не говорю о рациональном варианте, когда дают по голове, чтобы забрать деньги.
Тут очень важно, в каком состоянии живет общество — оптимизма или пессимизма. В 60-е годы, несмотря на то что жизнь была достаточно тяжелой, в советском обществе наблюдался социальный оптимизм: если люди еще не переезжали в новые квартиры сами, то знали тех, кто уже переехал. Что характерно: в Москве в 1957 году было только 9% корыстных убийств. Высокий показатель корыстных убийств очень четко демонстрирует, что в стране отсутствует социальный оптимизм.
— Общество расколото и в политическом смысле. Это добавляет агрессивности?
— Да, конечно. Любой раскол — политический, религиозный, национальной, по цвету кожу, по возрасту, полу и так далее — способствует агрессии. Я «не», мне угрожают — и, естественно, возникает желание агрессивно проявить себя. А если еще включаешь телевизор и видишь, как полиция разгоняет митингующих, неважно — правых, левых, то возникает ощущение, что только сильный, наглый и агрессивный хорошо существует в этом обществе.
— Власть заинтересована в агрессивности общества?
— Если люди принимают окружающих за врагов, они будут атомизированы, никогда не объединятся и не свергнут никакой власти.
— Какова роль в провоцировании агрессии средств массовой информации, телешоу, сериалов?
— У средств массовой информации абсолютное чувство безответственности. С другой стороны, есть много работ, еще с 30-х годов, о том, что после выхода фильма «На Западном фронте без перемен» (американская лента 1930 года по одноименному роману Эриха Марии Ремарка. — Прим. ред.) был отмечен рост пацифизма. Но есть такой феномен: все плохое усваивается лучше, чем хорошее. Слова, написанные на заборе, запоминаются с первого раза, а умные и сложные, которые учат в вузе, нужно повторить несколько раз. В поведении — то же самое. Поэтому, когда выяснилось, что можно показом фильма формировать пацифистские установки, сразу появились рекомендации: показывайте [такие фильмы] чаще и стабильно. Лично я не верю в изменения к лучшему, но если общество хочет жить спокойно, оно должно требовать изменений в средствах массовой информации.
— Соцсети тоже фактор распространения агрессии?
— Мы когда-то проводили исследование обитателей интернета. В середине 90-х туда уходили одинокие, не очень коммуникабельные, беззащитные люди. Уровень их агрессивности был низким. Это были жертвы, которые убегали из социума, где им было не очень уютно. Через 20 лет мы посмотрели: бешеная злоба. Люди пользуются тем, что в интернете можно безнаказанно выплеснуть свою высокую агрессивность, оскорбить, этому способствует и анонимность: на улице-то опаснее, вдруг кто-то окажется сильнее. И вместо того чтобы у человека вырабатывался собственный контроль над своим поведением, он, наоборот, исчезает.
«Если не возникнет сопротивления хамству, оно будет побеждать»
— Есть ли связь между уровнем агрессии и образованностью?
— Однажды я был помощником эксперта по делу о человеке, который должен был стать генеральным ракетным конструктором, при этом очень хотел развестись со своей женой. Поскольку это было в советское время, он боялся, что развод плохо скажется на его карьере по линии партийной организации. И просто отравил супругу. Будучи абсолютно «яйцеголовым», талантливым, он сделал все, чтобы подать отравление как самоубийство. Но ему не повезло: была такая выдающаяся следователь по особо важным делам Зоя Касьяновна Шейкина, которая открывала убийства, как в романах Агаты Кристи, буквально по фотографии. Она обложила его экспертизами и доказала его виновность. Так что не спасает не только образование, но и коэффициент интеллекта. Спасает культура.
— А Церковь может снизить агрессивность в обществе?
— Должна была бы, но не может. Дело не в том, что она не делает чего-то [конкретно в России], одно и то же — во всех странах мира: она становится аутсайдером, многим плевать на религию. Это во-первых. Во-вторых, одни верующие «мочат» других. Католики с протестантами «мочили» друг друга тысячами. Сейчас та же вещь — с мусульманами. Как только вы начинаете разговор со специалистом по мусульманству, он тут же подчеркивает, что это миролюбивая религия. Но мы видим, что это не совсем так.
У Фрейда есть такое высказывание: чтобы кого-то любить, надо обязательно кого-то ненавидеть. Он цитирует Гейне: для полного счастья мне нужно очень немногое — маленький садик, возможность творить, каждое утро выпивать чашечку кофе и видеть пять-шесть повешенных врагов. Все время присутствует этот элемент: чтобы любить своих, надо чтобы обязательно были чужие. В этом объяснение, почему религия не может направлять нас в мирное русло.
— Дмитрий Быков говорит, что молодежь, с которой он работает, вызывает у него восторг, уважение. Вы разделяете его мнение, что молодежь может изменить общество? Или, как говорил Даниил Гранин, русский — это три «х»: холоп, хам и холуй?
— Я не надеюсь на то, что молодежь может что-то изменить. В отличие от Быкова, я этой замечательной молодежи не вижу. Может, к нему и тянутся «два с половиной» человека, которые любят его поэзию. Я преподаю в некоторых вузах и два месяца назад испытал шок, когда студентка четвертого курса психфака МГУ на голубом глазу сообщила мне: а я не знаю, кто такой Шекспир. Я уж не говорю про «Отелло» и «Ромео и Джульетту». Ее соседка, видя удивление на моем лице, сказала: «Вы же понимаете, Шекспира нет в программе». Кто читает немного больше, тот, может быть, и встречается с Быковым.
Кстати, сказать, что сам Быков добрый, я не могу. Когда я слушаю некоторые его тексты, понимаю, что он не хуже и не лучше тех, кто создает атмосферу ненависти, он тоже делит на «наших» и «не наших». «Наши» — те, кто любят общаться с Быковым.
На мой взгляд, ситуация еще хуже, потому что на общую волну индивидуализации, атомизации, когда социальные связи не держат и никто никем не регулируется, накладывается обучение насилию, агрессии. В 70-е годы мы хотели собрать в колониях воровские легенды и рассказы, и мне принесли выше метра стопку тетрадей, половина этих тетрадей была исписана стихами Есенина и Высоцкого. И когда я начал возмущаться: но ведь есть определенная культура легенд, сказов, песен! — один старый вор мне сказал: «Да ладно, мы лепим нового человека, глину замесили. То, что через 20 лет вам будут петь по матюгальнику (то есть по радио), то будут петь и у нас». А сейчас я вижу: то, что поется у них, поется и у нас. В соревновании Быкова с радио «Шансон» я бы ставил не на Быкова.
— Различаются ли регионы по уровню агрессии?
— В малых городах буллинга меньше, чем в больших. Важный фактор буллинга — анонимность, а в маленьком городе все друг друга знают, там не разгуляешься. Кроме того, в некоторых регионах есть свои культурные феномены: например, там всегда были лагеря для заключенных, многие по выходе [из зон] селились вокруг, поэтому в Коми, в сибирских регионах агрессии больше. Как и в Москве: там злобы тоже больше, чем в провинции. Это, кстати, очень серьезная задача: нельзя создавать профилактические программы, не учитывая региональные культуральные особенности.
С другой стороны, телевидение — в первую очередь, а также миграция выравнивают различия. Могу сказать на примере той же Москвы: в автобусе или метро молодые ребята с Кавказа тут же вскакивают и уступают место старшим, но проходит несколько месяцев, и они перестают уступать. Они понимают, что в этом городе все, чему их учили — уважать старших, уступать место, — коту под хвост.
— Что каждый из нас может сделать, чтобы уравновесить агрессию, проявляющуюся в сегодняшней борьбе за выживание?
— Но почему вы решили, что идет борьба за выживание? Как только человек сам себе говорит: все кругом — гады, я живу в борьбе и буду вести себя агрессивно — он разрешает себе нанести превентивный удар. Очень модная сейчас на Западе эволюционная психология обосновывает агрессию тем, что наши предки боролись за пищу, за «место под солнцем» и так далее. Та же концепция объясняет, почему превентивно бьют женщин — чтобы не изменяли. Но если это не наука о древних, а правила жизни, то понятно, почему у нас сплошь и рядом растет семейное насилие. Исследование, которое проводилось 10 лет назад (после этого никто таких больших исследований не проводил), показало, что только 44% пар, не обязательно расписанных, но ведущих совместное хозяйство, не бьют друг друга, больше половины — бьют, а 24% бьют регулярно. Это не значит, что всегда бьют женщин, мужчинам тоже достается. Американские исследования показывают, что на 2,5 миллиона избитых жен приходится 2,7 миллиона избитых мужей, несколько больше, просто бьют их послабее и в полицию они не бегут.
Что делать? На ум приходит уже забытая песня: никто не даст нам избавленья… Если мы сами не будем что-то предпринимать, совсем не обязательно с ружьями и булыжниками, если не возникнет сопротивления хамству, оно будет побеждать. Я обрадовался примеру Екатеринбурга: люди готовы объединяться, видят в соседе не врага, а защитника общих интересов. Со стороны активистов я здесь не вижу агрессии. Чего не скажешь о противоположной стороне: до чего по-хамски и оскорбительно нужно было вести себя, чтобы такое большое число людей осознало, что необходимо сопротивляться.
Александр Задорожный @ Znak via Twitter
